Молодой Ленинград. Сборник второй - страница 13

стр.

— Удивительные экспедиции! — Степан нарочно раззадоривал чужого. — Библию изучают эти экспедиции на советской границе, Александра Македонского ищут тоже около советской границы, а букашек собирают непосредственно в советских горах.

— Это вы по моему, по личному моему адресу? — спросил чужой.

— Нет, так вообще. В самом деле интересно, чем может заниматься профессор-энтомолог в исторической экспедиции?

Чужой воодушевлялся все больше:

— Я воспользовался случаем, ибо в настоящее время занимаюсь изучением динамических свойств хелицер и сольпуг горных районов. Но, кроме того, меня интересует психология, а в частности личность Александра Македонского. Если хотите, я могу рассказать вам о нем много замечательного.

— Не надо, — отмахнулся Степан. — Мы это проходили в школе, только я вот не помню, чтобы Александр Македонский бывал именно здесь. Как же попала сюда экспедиция?

Я уже сказал, — нарушитель отвечал быстро, точно у него заранее был приготовлен ответ на любой вопрос, — экспедиция комплексная. Одновременно она обследует путь, по которому в тринадцатом веке шел знаменитый венецианский путешественник Марко Поло.

— Это тоже по части психологии?

Вдруг Степан услышал шорох щебенки. Затем щебенка посыпалась. Одна короткая осыпь. Другая. Третья.

Это был условный сигнал. Возвращался Пулат.

— Замолчите, — приказал Степан чужому.

— Слушаюсь, — ответил тот шопотом и улыбнулся. — Я вижу, что с вами можно говорить. Вы более общительный, чем ваш товарищ…

Когда пришел Пулат, Степан приказал ему собрать всю годную для письма бумагу:

— Рассказ его надо записать. Мало ли что. Может пригодиться…

Дело предстояло важное, поэтому Пулат старательно перебрал порожние консервные банки. Но отыскал он всего-навсего три этикетки, небольшой клочок обертки от шоколада и подал их Степану:

— Вот: «Судак в томате», «Перец фаршированный» и «Лососина в собственном соку».

Степан, вздохнув, провел языком по губам, пересохшим от ветра и солнца:

— Да, вкусные были. Садись.

Тоскливо разглядывал Степан замасленные этикетки. А Пулат колебался, что было вовсе не в его характере. Глаза Пулата растерянно бегали.

— В чем дело? — спросил Степан.

Тогда Пулат, словно в отчаянии, махнул рукой и достал из потайного кармана бумажник, опоясанный резинкой. Раньше нежели раскрыть его, Пулат пощелкал резинкой, потом еще раз махнул рукой и до стал из бумажника фотографию девушки.

— На, — протянул он карточку другу. — Пиши на обороте.

Степан не мог оторваться от портрета. Глаза девушки светились доброй смеющейся улыбкой. Прямые черные брови почти срослись на переносице. Садбарг заплетала волосы в мелкие косы. По ее плечам спадало, наверное, двадцать таких кос. Они даже на фотографии выглядели не просто черными, но смолистыми. Если бы эти косы расплести, на карточке для волос нехватило бы места.

Степан развел руками:

— Почему не показал раньше? А еще друг!

— Понимаешь, фотограф плохо снял. Совсем не такая она…

Задумался Пулат, загадочно улыбаясь. Нет, не испортил фотограф благородных и красивых черт его любимой. Уж если говорить правду, то на фотографии он даже приукрасил Садбарг. Но разве есть мера, какой влюбленные могут измерить самую дорогую для них красоту?

— Мы с ней даже поссорились, — грустно сказал Пулат. — У нее, понимаешь, родинки…

— Вот же родинка!..

Глаза Пулата сверкнули:

— Только одна, а у нее две. Она сказала фотографу: «Вы их замажьте, я знаю, вы умеете замазывать». — А я сказал: «Не смей замазывать!» Я и Садбарг долго спорили. А потом фотограф сказал: «Ладно, я одну родинку заретуширую, а другую оставлю». — Так и сделал. Потом он карточку на витрине выставил. Садбарг плакала, — зачем с этой родинкой.

Степан ежился словно от озноба: он едва сдерживал смех. Давно Степану не было так весело.

— А где же медаль? — вспомнил он.

— Есть, правда, есть! Ведь Садбарг — знатный хлопкороб. И на медали написано: «За трудовую доблесть». Правда, есть медаль.

— Ну что ж, Пулат… Одно могу сказать: хорошую девушку ты себе выбрал. И сам ты — настоящий человек. Вернемся — напишу обо всем Садбарг.

— Только про фотографию не смей писать. Садбарг просила никому не показывать.