Молодой лес - страница 11

— Тебе, видно, на экзаменах больше повезло, чем мне. А потом была Испания… Ничего, еще будет время.

— Твои экзамены лучше моих, товарищ Испанец. Почему у меня не появилось такой возможности?

— У нас будут серьезные бои, Весна. Скоро и тебе предоставится возможность.

— Здесь нет.

— Зависит только от тебя.

— Ошибаешься. Я никого не могу заставить мне поверить.

— Продолжай рассказ. У меня такое впечатление, что о самом важном ты не сказала.

— Это правда. У меня много причин бояться, что и ты мне не поверишь. Не смогу тебе дать никаких доказательств. Слушай дальше… Университет был для меня словно вторым рождением. Демонстрации и стычки с полицией давали возможность каждому студенту показать, к какому лагерю он принадлежит и чего стоит. Шла и я со всеми, боролась, как умела. Ты знаешь, как это происходило? Полиция гналась за нами, топтала лошадьми, избивала и бросала в тюрьмы. Пребывание в тюрьме я считала большой честью, но все же боялась. Я много слышала о тюрьмах и пытках. Из тюрьмы люди выходили и с поднятой головой, и со склоненной. Постоянно меня мучила мысль: выдержу ли, если попаду туда? Однако страх тюрьмы не заставил меня отказаться от участия в демонстрациях. Когда студенты бунтовали, шла с ними и я, когда толпа бежала, вместе с другими бежала и я. Однажды завязалась крупная схватка с полицией. В суматохе меня так сильно ударили полицейской дубинкой по спине, что помутилось в голове. Но я удержалась на ногах и бросилась на полицейского. Когда он замахнулся вторично, я схватилась рукой за дубинку, чтобы отнять ее. И мне бы это удалось, если бы на меня не навалились еще несколько человек и не начали бить, куда попало. Я без сознания свалилась им под ноги. Когда очнулась, вокруг царил мрак одиночной камеры. Я улыбнулась: неужели это возможно? Я, дочь Сильного, в тюрьме! Мог бы кто на Витуне поверить этому?

Из соседних камер доносились удары и стоны. Выдержу ли я, когда очередь дойдет и до меня? Это меня мучило. Клялась жизнью, что не сдамся и не пророню ни слова. Но все же было страшно. Ждать пришлось недолго. Начали бить и меня. Расспрашивали обо всем. Лучше тебе и не рассказывать. Наверняка ты побывал в руках нашей полиции.

— Да. Перед Испанией.

— Тогда ты их знаешь.

— Не особенно. У меня не хватало смелости отнимать у полицейских дубинки.

— И мне не удалось отнять.

— Зато ты их попробовала.

— Товарищи меня хвалили. Но моя радость не была полной. Боялась, что они узнают об отце. Я ведь замечала, что о некоторых встречах мне не говорят. Меня это мучило, я видела, что мне верят и все же что-то скрывают. Все больше боялась: а вдруг узнают об отце и объявят мне бойкот?.. Я ведь с детства знала, что такое бойкот, но в университете это пострашнее.

Никогда не забуду случай с одним студентом. Его задержали вместе со мной. Пока он сидел в тюрьме, вокруг только и говорили, что о его геройском поведении. Но вдруг за день-два до его освобождения нам сказали, чтобы мы сторонились этого парня. При встрече все отворачивались от него, как от прокаженного. На его «здравствуй» — никакого ответа. Все его попытки объясниться с нами, заговорить с кем-нибудь были напрасны.

Во время обыска у него на квартире нашли манифест и пачку прокламаций. В полиции истязали его, требуя выдать человека, давшего ему весь этот материал, но не добились ни звука. А в соседней камере сидел его друг, которого обвиняли, что он распространяет запрещенную литературу. В его камере допросы не прекращались ни днем ни ночью. Палачи, один искуснее другого, старались заставить его заговорить. Удары и стоны неслись по всему этажу, пугая тех, до кого еще не дошла очередь. Спустя месяц в камере все стихло. Среди заключенных прошел слух, что сидевший там товарищ умер под пыткой. Это была хорошо задуманная ловушка полиции. В действительности этого коммуниста ночью, тайно перевели в другую тюрьму и распустили слух, что он умер. И тут наш герой, которым все восхищались, решил признаться, чтобы облегчить себе пытки, что, дескать, получил манифест и листовки от товарища, который скончался. А мертвого ведь полиция не станет истязать. Этого было достаточно, чтобы объявить малодушному бойкот. Думаю, что и сейчас с ним никто не общается. Теперь понимаешь, что меня ждало, если бы товарищи узнали об отце. Какой страх я пережила…