Молодой Маркс - страница 57

, которая как раз и превращает газету «из сборного пункта многих индивидуальных мнений в орган единого разума» (1, с. 189). Анонимность способствует большей свободе и беспристрастию не только автора, но и публики. Свободная от влияния имени автора, его положения в обществе, авторитета и пр., публика сосредоточивает внимание не на том, кто говорит, а на том деле, о котором говорится.

И в самих статьях предпочтительно не называть имен чиновников и частных лиц, потому что печать должна раскрывать общее положение дел, а не доносить на отдельных лиц. Разумеется, возможны отступления от этого принципа, когда иначе нельзя предотвратить то или иное общественное зло или когда во всей жизни общества господствует гласность и понятие доноса потеряло свой специфический смысл.

В результате всего этого в «живом движении печати раскрывается вся правда в целом. Сперва это целое выступает перед нами только в виде различных, одновременно развивающихся взглядов, выдвигающих – то намеренно, то случайно – какую-либо одну сторону явлений. Но, в конечном счете, пресса этой своей работой только подготовила для одного из своих участников тот материал, из которого он создает единое целое. Так пресса, шаг за шагом, посредством разделения труда, выясняет всю правду, – не тем путем, что кто-либо один делает все, а тем, что каждый из этого множества людей делает какое-либо одно небольшое дело» (1, с. 188).

В противоположность законам бюрократической иерархии, внутренние законы свободной прессы демократичны по самой своей сути. Поэтому на их основе в сфере прессы совершается творческий процесс, в результате которого общественное мнение обогащается новым, более глубоким и целостным пониманием того или иного предмета. «В той же мере, в какой „свободная печать“ является продуктом общественного мнения, она также и создает это общественное мнение» (1, с. 206).

Она воздействует как на разум народа, так и на его чувства. Поэтому она говорит не только спокойным языком теоретической критики, но и полным страсти языком самой жизни. Суровый голос народной нужды не искажается в свободной прессе законами бюрократической иерархии, но мощно доносится до всех в своей непосредственной форме, принуждающей внимать ему.

Однако в условиях прусского государства печать испытывает сильное воздействие со стороны законов бюрократической иерархии. Основным проводником этого воздействия является цензура.

В отличие от прежних своих статей, Маркс уделяет здесь внимание воздействию цензуры не только на центральную и вообще «большую», но и на местную печать, которая находится в особо тяжелом положении. Дело в том, что начальники округов, ландраты, выполняют функции цензоров в главных городах своих округов. Это похвальное стремление администрации сэкономить на цензорах местной печати оборачивается для последней подлинным бедствием. Цензор, даже самый придирчивый, был бы все же гораздо лучше для местной газеты, ибо он назначается не местными властями и потому более беспристрастно смотрит на освещение в газете местных событий. Когда же в роли цензора выступает ландрат, административная деятельность которого, как и деятельность всех подчиненных ему органов, как раз и является главнейшим объектом местной печати, он оказывается судьей в собственном деле. Отсюда ясно, что «самый факт существования ландратов-цензоров есть достаточное основание для того, чтобы не существовало свободной местной печати» (1, с. 213).

Что касается общей роли цензуры, то Маркс характеризует ее следующим образом: «…цензура, проявляя чрезвычайную мнительность, стала внешними оковами для свободы печати; рука об руку с этим шло усиление внутренней скованности печати, утратившей мужество и даже отказавшейся от стремления подняться над уровнем сенсаций; наконец, в самом народе были утрачены интерес к отечественным делам и национальное чувство, т.е. те именно элементы, которые являются не только творческими силами печати, высказывающей откровенно и публично свое мнение, но и единственными предпосылками, при которых такая печать может развернуть свою деятельность и заслужить признание народа; это признание составляет жизненную атмосферу печати, без которой она обречена на полное захирение» (1, с. 209).