Молодой Маркс - страница 59

политического сознания и потому я оставляю это дело. К тому же я стал задыхаться в этой атмосфере. Противно быть под ярмом – даже во имя свободы; противно действовать булавочными уколами, вместо того чтобы драться дубинами. Мне надоели лицемерие, глупость, грубый произвол, мне надоело приспособляться, изворачиваться, покоряться, считаться с каждой мелочной придиркой. Словом, правительство вернуло мне свободу» (11, с. 372).

Свое решение оставить дело Маркс осуществил не сразу. Он считал себя обязанным непосредственно участвовать в борьбе за отмену запрещения газеты и еще почти два месяца продолжал возглавлять ее.

Все это время Маркс был поистине в положении скованного Прометея. Правительство не только определило газете срок ее смерти, но и на оставшееся до казни время поставило ее в условия, исключительные даже для такого полицейского государства, каким была Пруссия. Как Прометей, похитивший у богов огонь и давший его людям, был прикован за это разгневанным Зевсом к скале, так и «Рейнская газета», возвысившая свой голос в защиту политически и социально обездоленных масс, была поставлена прусским королем под двойное ярмо цензуры. Цензор Витаус был заменен молодым берлинским чиновником Сен-Полем, который и сам крайне рьяно выполнял свои обязанности, а после него в качестве дополнительного цензора газету смотрел правительственный президент Кёльна фон Герлах. В итоге редакция была лишена возможности проводить в газете принципиальную политическую линию. Скованная по рукам и ногам, она мужественно пыталась продолжать борьбу вне газетных полос. Можно было, например, подготовить сокрушающий ответ на министерский рескрипт, подобно тому как это было сделано в ноябре 1842 г. Как видно из пометок Маркса на полях данного рескрипта, он и на этот раз мог разбить аргументы министров против «Рейнской газеты» и повернуть эти аргументы в ее же пользу. Так, например, отводя одно из обвинений, он писал:

«Упрек в желании вызвать „недовольство существующим законным порядком“ – в такой неопределенной форме не может даже рассматриваться как упрек.

Правительство также пыталось вызвать недовольство существующим законным порядком, – например, недовольство старопрусскими законами о браке. Всякая реформа законодательства и его пересмотр, всякий прогресс основывается на подобном недовольстве.

Так как законное развитие невозможно без развития законов; так как развитие законов невозможно без критики законов; так как всякая критика законов вызывает у граждан разлад между умом – а следовательно, и сердцем – и существующими законами; так как этот разлад ощущается как недовольство, – то лояльное участие печати в развитии государства невозможно, если она лишена права возбуждать недовольство существующим законным порядком» (16, с. 298).

Но в новых условиях нужно было уже не просто найти теоретические аргументы, а противопоставить акту правительства реальные политические акции возможно более широких слоев населения. В январе 1843 г. «Рейнская газета» имела в своем активе уже 3.400 подписчиков, из них три четверти не были жителями Кёльна: она широко распространялась по всей Пруссии и даже за ее пределами. На действенное проявление этого влияния в первую очередь и рассчитывала редакция в борьбе за сохранение газеты. И действительно, ни одно запрещение органа печати не вызывало такой необычайно широкой для Пруссии волны протестов и петиций, как это случилось с запрещением «Рейнской газеты».

Через десять дней после принятия указа о ее запрещении, 30 января, в Кёльне состоялось собрание, на котором была принята петиция королю, содержавшая просьбу отменить этот указ. Петиция была тайно отпечатана и передавалась из рук в руки. Под ней было собрано около тысячи подписей, и 18 февраля она была отправлена в Берлин. Аналогичные петиции были посланы королю и из других городов и местечек Рейнской провинции: из Аахена, Бармена, Бернкастеля-Трарбаха, Везеля, Гютерслоу, Дюссельдорфа, Лёппена, Реда, Ронсдорфа, Трира. Всего около 2 тыс. рейнцев письменно заявили свой протест против запрещения газеты.