Молоты Ульрика - страница 2

Арик содрогнулся. Он развернулся и вошел внутрь. День обещал быть долгим.

В «Парящем Орле» Арик подошел к маленькому столу в углу, за которым расселись Аншпах, Грубер и фон Глик.

— Ну, как, он всех сделал? — спросил Грубер. Арик кивнул.

— Всех до единого.

Аншпах засмеялся своим неприятным, хоть и мелодичным смехом. Это был красивый человек, приближающийся к сорока годам. Его дьявольские глаза и улыбка заставляли пояса верности раскрываться сами собой.

— Подумать только, ребята, с вас по шесть шиллингов.

— Великий Волк! Аншпах! — проворчал фон Глик. — Есть что-то такое, о чем ты не заключаешь пари? Аншпах собрал выигранные монеты.

— Вообще-то нет. На деле это напоминает мне о том, что хороший мешочек золота уже едет ко мне на одном козлоголовом, который скачет сегодня в полдень в забеге в Бернабау.

Фон Глик сердито покачал головой. Волк-ветеран, воин старой закалки, фон Глик был сухопарым угловатым мужчиной шестидесяти лет. У него были длинные и спутанные седые волосы, а бритый подбородок в точках щетины словно перцем присыпан. Фон Глик отличался косностью и ворчал на все на свете. Арик часто задавался вопросом, есть ли на свете вещь, которая способна заслужить похвалу старого воина. Порой Арик сомневался, что у чопорного старика когда-либо доставало страсти и пыла, чтобы по праву быть благородным рыцарем Храма.

— Ну, и где Моргенштерн? — заговорил Грубер, поигрывая кружкой.

— Лежит, отдыхает, — ответил Арик. — Знаете, я думаю… Он слишком много пьет!

Трое других воинов дружно фыркнули.

— Брат Храмовник, — торжественно молвил Аншпах, — ты слишком недолго пробыл в этом благородном Ордене и потому не мог быть свидетелем многих славных дел, но поверь нам, что наш Моргенштерн известен той величайшей способностью к питию, которая прославляет не только его, но и всех нас! Некоторые из его блистательных ратных побед… например, над Орочьим сбродом, перебитым им в битве у Кернских Врат… огонь таких подвигов возжигал Ульрик, но пыл и яркость им придал эль!

— Может, и так, — Арик произнес эти слова с явным сомнением в голосе. — Но я все равно думаю, что пьянство уже одолевает его. Его медлительность. Его движения…

— Но он же убил всю репу, или как? — встрял фон Глик.

— Да, и дверь в конюшню тоже, — мрачно произнес Арик.

Тяжелое молчание воцарилось за столом.

— Все равно наш Моргенштерн… — начал Аншпах. — В общем, держу пари, он мог…

— Ох, да заткнись ты! — рыкнул фон Глик.

Арик уселся за стол и оглядел прокопченную таверну. Он увидел Ганса, нового, молодого Комтура их отряда. Тот сидел в отдельном закутке с разгоряченным Ваддамом, который рьяно что-то твердил Гансу.

— Это они о чем? — поинтересовался Арик у Грубера. Беловолосый Грубер был погружен в свои мысли и вздрогнул от неожиданности, когда Арик обратился к нему.

«Он выглядит испуганным, — подумал Арик. — Это не первый раз, когда я застаю его наедине с мыслями, которые ему не нравятся».

Грубер был самым уважаемым человеком в отряде. Такой же ветеран, как Моргенштерн и фон Глик, он служил с Юргеном с самого начала до конца старого Волка. Редкие волосы, тусклые глаза, пергаментная, почти прозрачная от прожитых лет кожа могли обмануть любого незнакомца, но Арик знал о той мощи, о той чудовищной силе, которая жила в этом воине.

А сейчас… сейчас впервые за все восемнадцать месяцев, прошедшие со дня вступления в Отряд, Арик почувствовал, что эта сила покидает Грубера. Что это — возраст? Или… Юрген? Может, причина кроется в чем-то еще?

Арик ткнул рукой в сторону Ваддама и Ганса еще раз.

— Так что за лапшу Ваддам вешает на уши нашему Ком-туру?

— Я слыхал, Ваддам настаивает на переводе. Он больно охоч до славы. Ему нужно продвижение. Одним словом, наш Отряд для него — тупик, и он хочет перевода в другую компанию. Возможно, в Красный Отряд.

Все четверо ворчливо высказали положенное неодобрение и приложились к выпивке.

— Не думайте, Ганс его не отпустит. Гансу еще ни разу не выпала возможность проявить свои Комтурские качества после… того дела. Он не захочет терять человека, прежде чем получит шанс что-то доказать, — казалось, что Грубера обуревают неприятные размышления. — Если они вообще позволят нам еще хоть раз снова что-либо доказывать.