Момент истины - страница 8
В комнате пел развеселый дуэт:
«Селедку в сметане
Не едят пуритане...»
Аэродром в Баланге был маленьким и пыльным. Травы совсем не было видно, а земля потрескалась. Даже сквозь подошвы ботинок ощущался горячий асфальт. Журналисты из «Совести мира» шли к самолету. Они изменились за эти десять дней. Загорели, похудели и были одеты на тропический манер — в рубашках, легких брюках, шортах. Почти на всех были темные очки.
Несколько местных официальных лиц подвели журналистов к самолету, быстро распрощались и ушли: никому не хотелось томиться на жаре.
Самолет был маленький и старый. На плоскостях болтались какие-то подозрительные тряпочки и ленточки. То ли самолет ими украшали, то ли перевязывали.
— Боже мой, какая прелесть!— восхитилась Катлен и даже всплеснула руками.— Где вы достали эту птичку? В магазине подержанных воробьев?
Возле самолетика стоял пилот в кожаной куртке. Он тоже был маленький и весь какой-то взъерошенный. Но держался с достоинством.
— Воробей,— птичка маленькая,— сказал он спокойно,— но у него все есть, мадемуазель... Самолет как самолет. Долетим.
По хлипкой алюминиевой лесенке они полезли в салон. Там оказалось как раз шесть мест. Точнее, пять, потому что Кларк сел в кресло второго пилота.
— Да тут и лететь-то всего два часа,— сказал летчик.
— Боже мой, два часа! — завала глаза к небу Катлен.
Mopp дотронулся до обшивки самолета и принялся дуть на палец.
— Если мы не взлетим немедленно,— сказал он,— то через пять минут превратимся в печеную «совесть мира». Кто-нибудь когда-нибудь пробовал запеченную совесть?
— Преснятина,— предположил Стэннард.
— А получше драндулета нам не нашлось?— спросил Максвелл.
— Драндулеты получше сейчас нужны для другого,— строго ответил пилот,— вы же знаете, какое у нас положение.
— Два часа до столицы,— примялся считать Максвелл, глядя на часы,— час пересадка, еще десять часов до Нью-Йорка, час от аэродрома до города, час на мытье шеи. Наша пресс-конференция через восемнадцать часов.
— Д о л ж н а быть — поправил суеверный Стэннард.
— Я двадцатый,— сказал пилот в микрофон.— Прошу разрешения на взлет. Прием.
Диспетчер в здании аэропорта взглянул на летное поле, на безоблачное жаркое небо и ответил в свой микрофон:
— Двадцатый. Взлет разрешаю.
У стеклянных дверей скромного здания аэровокзала стоял человек, национальность которого трудно было бы определить. Его можно было принять и за европейца-южанина и за местного. Звали его Билл Фарадж. Фарадж видел, как игрушечный самолетик разбежался по взлетной дорожке, замелькав разноцветными ленточками и тряпочками, и поднялся в воздух. Он подождал, пока самолетный крест вначале стал крестиком, затем растаял в небе. После этого быстро прошел к стойке, над которой висела вывеска «Телеграф и телефон», сунул голову о пластмассовую полусферу на стене, похожую на открытую пасть льва, снял трубку телефона, висевшего там, и набрал номер.
В салон командира крейсера нашел морской офицер и, откозыряв, сообщил:
— Они улетели.
— Это точно? — спросил Седьмой, поднимаясь со стула. — Ошибки быть не может?
— Визуальные данные продублированы. Они в воздухе уже восемь минут.— Офицер посмотрел на часы.— Через десять секунд выйдут из зоны по северному направлению.
— Ну что ж, начнем? — Седьмой оглянулся на командира крейсера.
Тот поднялся со своего места.
Седьмой нажал кнопку переговорного устройства и сказал в микрофон довольно буднично:
— «Глобус». Десятисекундная готовность.
На разных мониторах замелькали цифры — 10... 9... 8...
— 7... 6... 5...
В кабине пилота военного самолета — 4... 3... 2...
В кабинете директора ЦРУ... — 1.. 0...
И сразу забурлила вода под кормой десантного судна. По взлетной дорожке разбежался и поднялся в воздух десантный самолет. За ним выруливал следующий.
Вдоль ребристой стены фюзеляжа сидели рядком парашютисты От каждого тянулся шнур к проволоке под потолком. Судя по лицам, десантники были из местных. Однако они были разбиты на пятерки. Пятеро местных, затем американец, снова пятеро местных и снова американец.
— Минутная готовность, — скомандовал штурман в микрофон.