Монолог Нины - страница 9

Организовывал и направлял убийц Троцкий, подстрекая и провоцируя этот невиданный геноцид, якобы, с целью заставить меннонитов–пацифистов служить в его красной армии. А за одно отбить охоту и у украинского населения уклоняться от мобилизации… Тогда у нас, на Волыни только, погибло их в огне около шестидесяти тысяч… Детей, в основном — их в меннонитских семьях, как у евангелистов, полным полно было! А молодёжь и семейные — эти давно мобилизованы были на разные «общественные» мероприятия. Мама была свидетельницей зверских убийств стариков–колонистов, которых для того люди из местечек пригоняли около двух лет к нам в Гутенские леса…

Свирепствовали в основном комиссарствующие евреи — их в «черте оседлости» было большинство. Узнав, что «на верху» свои — Троцкий, Ленин, Свердлов, Зиновьев, прочая шушера, — в органы ЧК бросились они в 1918 скопом — кланами, семьями, — кагалом, — грабить! Люмпен, в основном, грязная городская и местечковая уголовная шваль. Но и налётчики профессиональные тоже. Бандиты, само собою. А в общем — сарынь. Бездельники — они «дело» почуяли — возможность моментально обогатиться, обирая население «на законном основании» — «грабя награбленное»! И «с этим лозунгом в сердце», — «поняв» его буквально, — забили собою кадры криминальной большевистской охранки до отказа. А после февраля 1922, — когда ЧК упразднили и организовали ГПУ, — кроме них в этой палаческой машинки вовсе никого не оказалось! И они бесчинствовали, как им психология их воровская подсказывала! Никто же их, кроме своих, не контролировал. Зверствовали, убивали. И всё — ради грабежа, ради захвата «камней», выдирая их вместе с ушами, и добычи золота — этого хоть из тайников, хоть изо рта! К ним, на Юг, спасаться от таких же питерских, а потом и от московским большевиков, бросились все сословия, веками зарабатывавшие царской службой и накопившие честно свои достояния! А там встретили их мерзавцы, которые по приказу главного своего швондера жгли живыми беззащитных соседей! Тех, кто их, бездельников, двести лет кормил и поил! Жгли по всей Украине. И на немецко–голландской «улице» её, в частности, где сопротивления им никто — по религии своей — оказать не мог.

Не мудрено, что когда в 1941 на Украину ворвались немцы, и в Киеве, — как и в тысячах других украинских городов и сёл, — счастливый народ встретил их «хлебом и солью», начался невиданный со времён хмельничины еврейский погром! И уже сама Украина уничтожала теперь всех подряд своих палачей. Виновных. И не виновных тоже. Всех скопом! Тех даже, — а их подавляющее большинство было — нормальных и добрых, — кто тогда, в Гражданскую, и думать не думал кого–то трогать, вообще, обидеть кого–то. Кто не грабил никого и никого не убивал…

Козлы–провокаторы — они ради наживы — снова загнали свой народ на очередную бойню…

Когда мама выросла в 17–и летнюю красавицу, — да ещё и адлерберговской породы и стати (да и порода Кринке была ой как сильна!), — её «заметил» старший сын Нойборнского колониста Юлиуса Рейнгартовича Кринке — Отто. И Отто — тоже парень «весь из себя» — стал наблюдать за ней. Присматривать. Приходить. Знакомиться с бабушкой и бабой Надей. Начал приглашать её и старых на концерты музыки — там замечательные народные оркестры и солисты были, выступавшие даже в Вене и Мюнхене! Да и известные немецкие и австрийские концертные ансамбли и оркестры, во время гастролей в Житомире, не считали зазорным давать концерты и в колонистских клубах и кирхах. Конечно, бабушка Марфа категорически против была «какого бы то ни было мезальянса». «Чтобы наша Мелитта и…!». Она просто не понимала, на каком она свете. И что за время наступило. Зато понимал Николай Николаевич. И усмехался в усы.

…Ну, Отто ходил–ходил… Жда–ждал… Мама–то моя будущая была совсем девочкой. И замужество было не первою, — не главной, во всяком случае, — заботой её в девических мечтах.

А у него… Он и через десятилетия любил её, как мальчишка. И берёг, как мог. Кроме того, он и себе знал цену: даже в преклонные года, и даже после сложнейшей операции в Боткинской больнице в критические дни страшной эндокринной болезни гиперпаратериоза, смотрелся он «первым парнем на деревне»!…