Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие - страница 33

Изначально в Греции школа была связана с военным образованием (эфебией). К VI в. до Р.Х. образование отделилось от военной подготовки, афиняне хвастались, что в их городе впервые появился обычай ходить по улицам невооруженными. Эфебия стала чем-то вроде военно-полевых лагерей для старшеклассников; юноши по окончании изучения Гомера переходили в руки военных инструкторов. Школа с самого своего возникновения была технической по характеру; обучение чтению и начаткам письма, заучивание Гомера наизусть, плюс атлетическая подготовка – этим, по сути, исчерпывалось греческое образование. Воспитанием учитель не занимался, это делал педагог – домашний раб, который провожал ребенка в школу, следил, чтобы с ним ничего не случилось в результате ребячьего озорства. Этот «дядька» надзирал за ребенком, следил за приготовлением уроков, журил… в общем, воспитывал.

Связь между образованием и воспитанием, естественная для нас, появилась только в Средние века, в монастырских школах. Здесь учитель был одновременно духовным наставником и воспитателем. Авторитет священника складывался с авторитетом преподавателя. Затем, в Новое время, образование секуляризировалось, учитель перестал быть духовным лицом, но сохранил свою социальную роль – воспитателя, пользующегося уважением в обществе. Сопоставляя эту эволюцию профессии учителя и школы с развитием университета, также порожденного Средними веками и тоже возникшего из потребностей монастырской жизни, надо констатировать, что наиболее важные образовательные институты и внутренняя организация науки и народного просвещения зародились в «темные» века европейской истории. Новое время принесло в эту область особую специализацию и сделало светским характер образования, но не породило ничего принципиально нового.

По происхождению наука и современное образование являются число европейским изобретением, более того – католическим изобретением. Правда, во всем ареале христианства университет прочно прижился, поскольку стал не специализированным институтом воспроизводства священства, а специализированной организацией воспроизведения науки и, в более широком смысле – всей культуры в целом. Однако понятно, что на образование науки, в частности, и европейской науки нового времени, оказали влияние далеко не только обычаи католического клира. Хотя бы потому, что ни в каком ином регионе, где присутствовал обычай безбрачия священников, университеты самопроизвольно не возникли. Более того, даже самый универсальный феномен современной культуры – комплекс естественных наук – остается глубоко локальным образованием (как это свойственно явлениям культурной сферы в целом). Во многих странах у истоков образования стояла религиозная жизнь; например, в Японии развитие школ началось с открытия школ при храмах и монастырях, и первыми преподавателями были монахи. Однако ничего похожего на европейскую науку японская система образования не породила.

Итак, в силу важности для возобновления культуры в поколениях критической сферой культурной жизни является сфера образования. Конечно, это проявляется с разной силой в разных областях культуры: в науке больше, в искусстве меньше. Если быть более точным, то разница между наукой и искусством не в количестве образования, а в его форме. Наука отличается от прочих областей знания мира тем, что способна в явной форме представить свои методы и результаты. Благодаря этому передача знаний и умений в науке приобретает особую отчетливость. Собственно, известный тезис о воспроизводимости научных результатов не означает ничего иного, как способность представить результат в такой форме, которая пригодна для образования других ученых, других познающих субъектов. Особенностью науки является не метод познания, а способ образования познающего. Эта особенность науки столь очевидна, что привела даже к появлению мнения о суммативном характере научного познания, о том, что научные знания «складываются», их может быть «мало» или «много», что новые достижения «дополняют» предыдущие. Это верно только отчасти; более правильно было бы сказать, что, как любой структурный объект, наука не суммативна, хотя по сравнению с другими областями знания она выглядит таковой в результате уникального механизма образования ученого. В этом же способе образования заключается и секрет быстрого роста науки: поскольку носителей научного знания можно явным образом обучать, прогресс в этой области может быть достигнут быстрыми темпами. В искусстве ситуация иная – там в гораздо большей степени действует принцип личного обучения, девиз «делай как я», «смотри и учись». Явной передачи знаний в искусстве, как правило, не существует, ученик лишь наблюдает за работой мастера и «подсознательно» понимает, как нужно работать. Конечно, различие науки и искусства не является абсолютным, есть пограничные области. Филология долгое время была почти искусством, а с появлением отчетливых методов представления знаний некоторые ее области, например, лингвистика вообще и фонетика в частности, стали по степени своей точности вровень с естественными науками.