Морис Торез - страница 8

Вот наш ответ на их злобный лай: надо знать и понимать человека, олицетворяющего героический пролетариат Франции,— я говорю о Морисе Торезе, который выковал Французскую коммунистическую партию и руководит ею, надо постараться лучше узнать его с тем, чтобы все маневры врагов потерпели неудачу, чтобы ложь отступила перед его истинным обликом, надо, чтобы безотчетная любовь, которую испытывают к нему народные массы нашей страны, стала сознательной любовью, чтобы честных людей не оглушала корыстная шумиха, поднятая теми, кто посылает французов умирать во Вьетнаме, кто отдает родину во власть банкиров и военщины Уоллстрита, кто угрожает гильотиной человеку, подписавшему вместе с Морисом Торезом воззвание от 10 июля 1940 года, направленное против правительства Петена — Пине — Шумана.

Да, наш ответ на гигантскую фашистскую мистификацию, под прикрытием которой на границах вероломно преданной Франции возрождается гитлеровский вермахт,— тюрьмы на ее территории всегда бывают переполнены, во мраке воздвигается эшафот, а впереди нет ничего, кроме атлантической войны и американского господства,— наш ответ,— говорю я,— это более глубокое знакомство с мыслями Мориса Тореза, усвоение его уроков, которые учат патриотизму и тому, как сплотить вокруг пролетариата и тем самым вокруг Мориса Тореза все здоровое, честное и любящее свою родину, всех тех, кто нанесет поражение фашизму и войне.

Разрешите мне немного помечтать над этими строками из книги «Сын народа». Вот где родился мальчик Торез — в этом грозном и привлекательном крае с суровым климатом и истерзанной землей. Ведь это одна из французских областей, не раз испытавших вторжение захватчиков. Здесь, неподалеку от Арраса, у меня, как и у многих из нас, спят вечным сном близкие люди: вот уже тридцать пять лет, как этих юношей преждевременно скосила смерть, один из них был английским офицером. Я пересек эту страну каналов и рудников вместе с нашей несчастной армией в 1940 году. Я навсегда запомнил поворот дороги, возле новенькой церкви, и указательную стрелку: «Нуайель-Годо»… Я навсегда запомнил ту безумную ночь, объятый пламенем Аррас и свежую надпись, сделанную мелом на кирпичной стене: чья-то рука начертала тогда имя — Морис Торез, — свою единственную и последнюю надежду… Мы перевязывали раны окровавленных марокканцев, этих юных сынов Франции, которые спрашивали меня вполголоса: «Ведь не все потеряно, доктор, ведь не все потеряно?»; и с того места, где мы находились, были видны наземные сооружения шахты № 4 «Дурж»,— там двенадцатилетний мальчик Торез сортировал когда-то камни за двадцать пять — тридцать су в день. Книга «Сын народа» говорит нам о том, что здание, стоящее на канале,— завод по выплавке цинка и свинца, он обслуживал рудники Мальфидано и Пенаройа… Эти звонкие имена не только напоминают нам об испанском романтизме, но и о реальности другой проигранной войны, когда хозяева Пенаройа «изобрели» Франко, чтобы лишить великий испанский народ, этот смелый и гордый народ, его прав, его неба и его земли…

Нуайель-Годо, край, подобный черному хлебу… В 1941 году, вскоре после поражения, когда власть была в руках Петена, Шумана[7] и Пине[8], я упомянул имя этого городка в строфе одного из стихотворений, вошедших в сборник «Нож в сердце»:

Я упомянул это название в ряду других, зная, что среди читателей найдутся люди, для которых слово «Нуайель-Годо» неотделимо от имени Тореза, а в ту пору во Франции были сотни тысяч, миллионы людей, напоминавших того незнакомого мне человека, который в ночь, когда пылал Аррас, писал на кирпичной стене имя Мориса… Нас было множество — тех, кто читал обращение от 10 июля 1940 года, подписанное Торезом и Дюкло, которое без околичностей призывало к сопротивлению и говорило нам: «Пусть твое сердце, товарищ, бьется смелее, ибо наша родина —Франция, и мы по праву зовемся французами… Мы, а не Петен, Шуман, Пине…»