Морские повести - страница 33

— И как же все это понимать? — недоуменно спросил Терентин.

— А уж это как умеешь, — пожал плечами Дорош. — Я лично понимаю так: когда ввязываешься в войну, отнюдь не необходимую, взвесь предварительно — и не один раз взвесь! — все ли ты сделал для обеспечения победы. Всякая война — это прежде всего ответственность перед историей. — Очевидно почувствовав, что сказал больше, чем хотел, Дорош круто изменил направление разговора: — Пойдем-ка лучше ко мне, партийку в шахматы сыграем. От раздумья, говорят, цвет лица портится. Пусть за нас думает адмирал Энквист, ему это по чину положено.

И первым поднялся, показывая, что разговора продолжать не намерен.

По дороге в каюту Дороша мичман доверительным шепотом спросил:

— Послушай, Алексей, уж ты не социалист ли случайно?

Дорош остановился, изумленно поглядел на Терентина, расхохотался.

— А ты не у отца ли Филарета подозрительности научился? Неужели каждый хоть мало-мальски самостоятельно мыслящий, а не повторяющий готовые прописи непременно социалист?

Терентин обиженно замолчал.

«…Нет, а может, и в самом деле Алеша — социалист? — подумал он. — Вот интересно-то!..»

Кто они такие — социалисты, он представлял себе довольно туманно.

В пятницу, девятнадцатого ноября, перешли через экватор и вступили в Южное полушарие.

Лекарь Бравин и мичман Терентин еще накануне, за обеденным столом, переглянувшись, завели осторожный разговор о том, что неплохо было бы это предстоящее событие отметить традиционным морским празднованием.

— Мы, Евгений Романович, конечно, понимаем: условия боевого похода эт цетэра[3], — тянул мичман, заговорщически подмигивая Бравину. — Но, с другой стороны, для команды разрядка была бы: скучища же ведь у нас зеленая!..

— Нет, отчего же — скучища? — спокойно возразил Егорьев. — Мне кажется, матросам у нас просто некогда скучать. Занятия со специалистами, чистка абордажного оружия, вахты…

— Это все верно, — уныло согласился мичман и бросил в сторону Бравина свирепый взгляд: «Да поддержите же меня, черт вас возьми!»

Егорьев улыбнулся:

— Ох, не умеете вы хитрить! Думаете, я не знаю, что у вас давно уже все подготовлено? Ну, показывайте вашу программу, мы ее тут сообща обсудим.

…Праздник открылся процессией богов. Мало кого смущало то обстоятельство, что у голого по пояс Посейдона, когда набегавший ветер относил в сторону его пеньковую полуаршинную бороду, на мускулистой груди виднелась вытатуированная черно-синяя, от плеча до плеча, надпись: «Маруся, твой до гроба!» Мало кого смущало и то, что на голове у Посейдона вместо положенной ему по чину короны была водружена какая-то бумажная шляпа, на манер наполеоновской треуголки: портной матрос Шаповаленко, которому поручено было изготовление короны для бога океанских глубин, обжег руку утюгом и уже ничего мастерить не мог.

— У-у, чертово отродье! — буйствовал перед самым началом праздника разгневанный Посейдон. — Заставь дурака богу молиться, лоб разобьет!..

Амфитрита, верная супруга Посейдона, выглядела не менее странно. На ней была юбка до пят, перешитая из офицерской ночной сорочки самого большого размера, полосатый матросский тельник с какими-то затейливыми бантиками на плечах, к непослушным волосам, подстриженным бобриком, сзади была прикреплена мощная пеньковая коса, тоже вся в бантиках; голову Амфитриты венчал неизвестно откуда добытый Терентиным старушечий чепчик с тонкими голландскими кружевами.

Широкие запястья царицы были украшены цепочками от часов; Амфитрита шествовала босиком.

Но все это мало кого смущало. Не смущало зрителей и то, что Амфитрита разговаривала с супругом и с окружающими хриплым, простуженным басом, — при любых обстоятельствах это были боги, и им воздавались достойные почести.

За божественной супружеской четой шествовал оркестр, сплошь состоящий почему-то из негров; в свите богов, при определенном напряжении фантазии, можно было узнать и арлекинов, и чертей, и рыб, и легкомысленных воздушных балерин; все это шествие, под неистовый грохот марша, специально к празднику разученного, прошло от носа до кормы и по всем помещениям корабля.