Морские повести - страница 51

Неподалеку от Среднего проспекта ее окликнул веселый, звонкий девичий голос:

— Катюша, и ты с нами?

Катя оглянулась: Зоя! В старенькой шубейке с истертым заячьим воротником, в огромном пуховом платке и в стоптанных валенках, она тем не менее была на диво хороша и привлекательна — возбужденная, радостная, порозовевшая от мороза.

— Как же это ты все-таки решилась? — затормошила она подругу. — Ой, молодец какая!

— На что решилась? О чем ты говоришь? — не поняла Катя.

— Как, разве ты не с нами идешь?

— Куда?!

Но в это самое время кто-то закричал с крыльца:

— Становитесь по четыре!.. По четыре в ряд становитесь!..

И другой — высокий, почти женский — голос выкрикнул:

— Кто там с хоругвями? Выходите вперед!..

Толпа колыхнулась, задвигалась на месте, зашумела, смешалась в одну сплошную говорливую, разноликую массу, но это продолжалось совсем недолго, всего несколько минут, и вот из этого хаоса постепенно начали вырисовываться контуры более или менее стройной колонны.

Впереди нее, высоко над головами, появились парчовые серебристо-зеленые хоругви. Трепыхались, раскачиваясь, тяжелые кисти; наклонялись вперед и снова выпрямлялись деревянные древки.

— Бат-тюшки! А иконы-то где? — всплеснула руками пожилая, грузная женщина, и спереди, оттуда, где были хоругвеносцы, тотчас донеслось:

— Кто с иконами? Выходи тож вперед!.. Пропустите, господа, пропустите!..

Катя изумленно смотрела на эту бурлящую, волнующуюся массу возбужденных людей и все не могла понять: что ж тут происходит?

Какой-то паренек заметил ее:

— А ты что остановилась? Не видишь — люди в ряды строятся…

Ей хотелось спросить: ну, а она-то при чем тут, ей-то зачем строиться, но паренек уже отвернулся, он о чем-то спорил, что-то приказывал и вскоре убежал в другой конец колонны — ему было не до Кати.

Она оглянулась, разыскивая Зою, — ее не было. Ее, оказывается, уже оттерли от Кати, втиснули в шеренгу, и оттуда, приподнявшись на цыпочки, она крикнула, стараясь перекрыть гул голосов:

— Ну так как же, Катя? Идешь с нами?

— Куда? Куда вы? — переспросила Катя.

— К Зимнему… Царю петицию вручать!..

Растерянная, ошеломленная, Катя не успела собраться с мыслями, хоть что-нибудь ответить Зое, а толпа уже как-то странно подалась вперед, еще не сделав первого шага, потом с минуту будто раскачивалась на месте, и все тот же знакомый высокий, почти женский голос, который давеча распоряжался насчет хоругвей, неумело скомандовал:

— Пошли!.. Да пошли же, господа!

И шеренги вот-вот двинулись бы мимо Кати, но тут какая-то девочка лет пяти, закутанная в материнский платок так, что лица ее разглядеть было нельзя, крикнула испуганно:

— Мама, я зайца уронила! — И заплакала.

— Где заяц? Какой заяц? — рассмеялись люди, и тотчас несколько голосов разом закричало:

— Осторожнее, осторожнее! Тут девочкин заяц!

И тогда смех — хороший, спокойный смех — прокатился по всей колонне. Шеренги перепутались, люди торопливо расступились, и через минуту заяц был поднят над толпой — тряпичный, с нелепо длинными намалеванными усами и с одним ухом, болтавшимся на ниточке.

— О, это зверь серьезный! — громко сказал кто-то; и все снова рассмеялась.

— Держи, дочка, — женщина в полушубке подала зайца девочке. Та благодарно вздохнула и прижала игрушку к себе.

— Пошли, господа, пошли! — снова скомандовал высокий голос.

И вот шеренги — не в ногу, растягиваясь, уминая снег на дороге, стали проходить мимо Кати, испуганно прижавшейся к стене какого-то дома, и опять парень — тот, что окликал Катю, увидел ее:

— А ты, значит, остаешься?..

Уже давно последний ряд колонны исчез за поворотом улицы, уже не было слышно ни людского говора, ни скрипа снега, а Катя все еще стояла, прижимаясь к холодной, заиндевевшей стене.

Только через час добралась она до Садовой. Несколько раз ее останавливали солдатские патрули:

— Куда идешь, девушка?

И она говорила, что спешит по делам, на работу, и что у барина ее сегодня день рождения, и если она опоздает, ей будут неприятности. И ее пропускали, и солдаты бросали ей вдогонку какие-то шутки, а потом снова начинали пританцовывать на месте, чтоб только разогреться; а она уже не шла — бежала, и все думала об одном: зачем солдаты? Зачем на улицах солдаты?..