«Морские псы» Её Величества - страница 4

Потому что самый лучший агент, если почует, что хозяева его не уважают (а хороший агент, по определению, всегда чувствует точно и тонко!), перестанет хорошо работать, а при первой возможности предаст. Так каким же образом фанатик Уолсингем отыскал в себе ресурсы уважения и понимания?

Начиная думать об этом, Сесил всегда кончал тем, что сам себя ощущал перестающим понимать мир и людей, устаревшим и бесконечно усталым... Ему начинало казаться, что время, отмеренное Богом ему, давно кончилось, а он влез по ошибке в другую эпоху. В такие часы ему казалось, что видение мира в целом — такая же устарелая рухлядь, принадлежащая целиком прошлым векам, как готические соборы.

Уолсингем! Чёрно-белый, фанатичный Уолсингем был для него, умудрённого годами и опытом, загадочен и непостижим более, чем светская львица для нецелованного юнца! Новая, небывалая доселе людская порода... Ведь это не один Уолсингем, и иные есть... Да вот юнец этот, везучий Дрейк. Тоже таков. Не придумать и названия... Широколобый фанатик, что ли? Требует крайних мер — а испанцев, попадающих в плен к нему, милует. Дружит с черномазыми — и одновременно с работорговцами Хоукинзами. Как всё это в одной душе вмещается, не разрывая её?

Порою Сесилу казалось, что и государыня — в их стане, непонятных новых людей. Немноголюдном, но растущем и уже, несомненно, стане. И что ему их уж не догнать! Тогда вспоминались кембриджские, студенческие годы. Соревнования в беге, или, скажем, речная регата. Небольшая сплочённая стайка лидеров впереди — и тебе, толстяку, их уже не догнать... Вот-вот скроются за поворотом последние из них, издали сливающиеся в одно разноцветное, колыхающееся пятно, и ты останешься совсем один. Или, что ещё хуже, — не один, а среди толпы людей, не имеющих значения...

Но покуда он находил в себе силы встряхнуться, отогнать эти назойливые видения. Стало быть, пока ещё не стар! И все люди — это люди, те самые, которых он знает. Только кажется, что кто-то из них — иной, непостижимый...

И он удалялся в свой знаменитый (говорят, первый во всём королевстве) розарий, отгонял от нежнейших красавиц всех — и садовников, и леди Милдред — и через час-полтора был вновь готов к дальнейшим схваткам жизни...

Фрэнсис Уолсингем с детства любил пугать сверстников. Но чтобы удовольствие от этого было полным, неурезанным, истинным — ему непременно требовалось, чтобы пугаемые не подозревали, кто их напугал! Он с ранних лет научился ради такого торжества подавлять бесёнка тщеславия. Тот так и норовил выскочить и признаться: «Что, перепугались? А это был и не дьявол вовсе, а — я! Выдолбил тыкву, прорезал в ней три дырки — “глаза” и “рот”, вставил внутрь свечку, зажёг её, сунулся под ваше окно и заухал!» Нет, он стерпит, пренебрегая мигом торжества, — зато будет наслаждаться не один, а много раз, выслушивая вновь и вновь рассказы о неразгаданном и оттого незабывающемся ужасе...

Но ещё выше этого наслаждения было — наслаждение знать неведомое другим. Бессмертные слова пророка Исайи он понимал буквально! (Сейчас можно их прочесть на мозаичном полу центрального холла штаб-квартиры ЦРУ США в Лэнгли, штат Вирджиния: «И вы познаете Истину, и Истина сделает вас свободными».) С одною только малосущественной поправкой: могущество, а с ним свободу даёт не Истина с большой буквы, в философском смысле, а с малой, в житейском смысле.

Сейчас он создал организацию для получения знаний. Эти знания приносили его стране ощутимую пользу. Заговоры рушились потому, что «Сикрет Интеллидженс Сервис» знала о них. Покушения не удавались — потому, что «С.И.С.» знала о них. Мятежи подавлялись в зародыше (следовательно — быстро и малой кровью) потому, что «С.И.С.» знала о них. Дорогостоящие агенты разоблачались по той же причине. Вообще, не сильно преувеличивая, можно было б сказать: Англия потому только и смогла бороться с величайшей, богатейшей и сильнейшей страной христианского мира, не терпя в этой борьбе поражения с самого начала, что её секретная служба знала больше и узнавала раньше испанской.

В случае открытой войны в действие вступила бы секретная агентура на континенте и даже за пределами Европы. И уж тогда!.. Но увы, открытой войны не было и в обозримом будущем не предвиделось. Уж на что свирепый удар по солнечному сплетению получил Филипп Второй, когда молодой Фрэнсис Дрейк захватил «Золотой караван» на Панамском перешейке, — а и то стерпел! Не стал лезть на рожон. Да его и можно понять. Англия усиливалась с каждым днём. Не напали десять лет назад, когда мы были неизмеримо слабее, — пеняйте на себя...