Морской наёмник - страница 15

Странные люди страшной Войны.

Ландскнехт, подбрасывающий детские тельца и виртуозно нанизывающий их на свою пику, а рядом — восторженно хлопающая в ладоши его пятилетняя дочурка в шёлковом платьице с плохо замытым кровавым пятном, капризно, чуть что, надувающая губки: «Папа, ещё! Ещё!»

Страшные люди страшной Войны.

А ведь у тебя, Михель, сейчас тоже как бы ребёнок на попечении. Конечно, не по возрасту: в его годы за тобой, Михель, уже ой-ой-ой сколько дорог, пожаров, трупов осталось...

По духу развитие Яна, его сознание, словно остановилось, уснуло, утонуло, осталось на дне кровавой клоаки разгромленного Магдебурга. Рассказы и пророчества о близком конце света, плодящиеся и множащиеся вместе с продолжением нескончаемой бойни, опирались на слой именно таких свидетелей. Переживших свой личный, внутренний Армагеддон. Концентрат всеобщей кровавой вакханалии и пляски Смерти.

И тем не менее отчего-то ты, Михель, подпал под обаяние этого безвольного, ни на что толковое не способного щенка. Забыл, что думать и заботиться необходимо только о своей драгоценной персоне: лишь тогда проживёшь долго и относительно счастливо...

Но вслух сказал другое:

— Добей его, Йост, обязательно добей. Видеть же невозможно это безобразие.

Йост согласно и мудро кивнул, соглашаясь с Михелем. Но перед тем как поднять гарпун, чётко и раздельно произнёс:

— И будь я проклят, если позволю кому бы то ни было натопить с малыша хоть ведёрко ворвани.

Это прозвучало как прямой вызов, но большинство команды было за Йоста. Благоразумно промолчал даже спексиндер. Возможно, лень было с похмелья языком молоть. Силы надо беречь: ведь лишённая молока и крови китиха оставалась огромной горой неразделанного жира.

«Зелёная земелька»[18] напомнила о своём существовании значительно раньше, нежели её угрюмые берега разглядел востроглазый Томас, угнездившийся в «вороньем гнезде». Кроме него, в этих опаснейших, кишащих плавучими льдинками, льдинами, полями и горами льда водах дополнительно выставлялся вперёдсмотрящий на носу у бушприта. Адриан, забыв о хворях и немочах, не отходил от штурвала. При нём и Ян торчал безвылазно. Он-то и обратил внимание, что холодает буквально с каждой минутой.

— Молодец! — одобрил его наблюдательность шкипер, давненько почуявший изменение в погоде. — Значит это одно: на пересечку курса нам выломился айсберг-бродяга. Вымораживает воздух, море и всё вокруг. Удвоим бдительность, ложимся в дрейф. Ибо мы для него всё равно что яйцо для задницы — раздавит и не заметит. Размажемся по льду. Погодь, так ли ещё мороз скакнёт, такие ветры загуляют, как подойдём к сердцевине ледовой! Да вот ещё и «сало» сплошняком пошло.

— Какое такое сало? — не понял Ян.

— А вот, погляди на воду, — ткнул пальцем шкипер. — Видишь?

— Льдины как шматки плывут. — Ян отвечал неуверенно, чувствуя, что загвоздка не в этом.

— Присмотрись, гляди внимательней. Ежели, конечно, хочешь стать заправским моряком со временем... — Так и не дождавшись ответа, Адриан вынужден был объяснять сам: — Когда приближаешься к кромке пака или, как в нашем случае, к достаточно большому куску льда, вода вымораживается. Густеет ровно сало: один шажок до замерзания. Смотри, волны здесь гораздо мельче, покатые, тягучие... Жирные, одним словом. Ветер уже не в силах сбить сверху пену. А те льдинки, на которые ты обратил внимание, их «оладьями» зовут. Как видишь, их с каждым пройденным футом всё гуще и гуще. Что ещё раз подтверждает: здоровущий айсберг прёт на юг, и будь я проклят, если позволю ему «поцеловаться» с «Ноем».

Когда утром гигантский айсберг величаво, словно бы нехотя, возник из тумана за бортом «Ноя», Михель, уже извещённый о причине ночной остановки, ужаснулся. Даже ему, слабо знакомому с морским делом, было ясно, что их ожидало бы, если б «Ной» ночью повстречался с айсбергом лоб в лоб. Целая горная страна громоздила свои пики и утёсы, каждую минуту открывая новые и новые ущелья, долины, хребты.

— Шкипер-то у нас какой молодчага! Надо ж, в кромешной тьме учуял его, ровно пёс сало, и вовремя отвернул. Вот и ты также, Ян, учись — сгодится.