Морской туман - страница 5

Они отправились через сад. Всякое воспоминание об утреннем волнении изгладилось из памяти Патси. Какой-то запах привлек ее внимание там, где стояла горка, и она, принюхиваясь, с восторгом устремилась на засеянную спаржей грядку. Она плюхнулась в одну из канав, выкопала крота, не требуя награды, и вскоре прямо перед ними возник замок.

Как мудро он поступил, — подумал Джон, — что постарался взять себя в руки; вид замка не вызвал в нем никакого волнения, было просто любопытно взглянуть на него опять. Вот здесь они с констеблем, освещая себе путь фонариком, наткнулись на ее тело; он с необычайной ясностью вспомнил влажное поблескиванье крови около головы. Прямо над ним висел неогороженный край лестницы. Он чуть не расхохотался при мысли, что все эти недели в нем жил черный, глубоко запрятанный ужас. Теперь эта пустая фантазия развеялась: ни малейшей дрожи, ни трепета не пробежало по его телу, напротив, было что-то странно притягательное в этих воспоминаниях. Пожав плечами, он обошел вокруг башни; поймав по дороге редкий экземпляр бабочки-комма, он снова вернулся ко входу в замок.

Патси куда-то запропастилась, и Джон решил, что она, должно быть, убежала вперед. Однако ее нигде не было видно, и он вернулся назад и посвистел, призывая ее. В ответ послышался отрывистый испуганный лай. Казалось, он раздается где-то над головой, и, подбежав к основанию лестницы, Джон взглянул вверх. Она была там, почти на самом верху, и, увидев его, умоляюще заскулила. Почему она не спускается, — удивился он. — Вот она, лестница, перед ней; ей стоит лишь пробежать по ней, и она окажется рядом с ним. Но она жалась к стене, словно пытаясь выскользнуть, и тогда Джон понял, что было что-то — или кто-то? — невидимое для него, чему она не могла противостоять. Она повернулась и вползла наверх, еще на одну ступеньку. Она лежала там, тяжело дыша, она скулила, взывая к нему о помощи.

— Патси, ко мне, ко мне! — звал он, но голос его был не громче шепота. И теперь он знал, что точно так же не может подняться к ней, как она не может к нему спуститься. Потом все было кончено; с отчаянным воем она взлетела по последним ступенькам и прыгнула в пустоту. Он отбежал в сторону, и вот она — маленькая собачка — лежала там с головой, залитой кровью, но за пределами страха.

Джон Верралл хотел только одного — бежать отсюда. Он не осмеливался ни о чем думать, пока не окажется подальше от этого места. Но где можно скрыться от невидимого?

— Что это было? — спрашивал он себя, снова ступая на землю, прогретую солнцем, уже зная ответ. Но как могут мертвые возвращаться? Все их сношения с внешним миром закончены. Они тихо лежат под землей, и только смятенное воображение живущих может заново связывать их с ночью и днем, с солнечным светом или морским туманом. Ему, Джону Верраллу, нужно просто покрепче взять себя в руки, чтобы страхи исчезли. Он говорил о бедной Патси, но что-то, по-видимому (она всегда была нервная и легко возбудимая), испугало ее, и она бежала от этого, до последней секунды не догадываясь, что лестница просто обрывалась. Любой здравомыслящий человек объяснил бы простым совпадением то, что она встретила свою смерть именно здесь.

В нескольких сотнях ярдах от замка пролегала тропинка через болота к морю, и там были ребятишки, которые шли купаться, и парочки, прогуливавшиеся и сидевшие в тени ив у канавок. Предсмертный вой Патси все еще стоял у него в ушах, и ему отрадно было слышать звук человеческих голосов и смех, и знать, что если б он подошел к одной из этих обычных веселых компаний и попытался рассказать им об ужасе, который ворошился во тьме его сознания, точно животное на мягких лапах, неслышными скачками преследующее свою жертву в ночи, они решили бы, что он не в себе. Он возвращался домой через залитые солнцем поля, полный решимости не поддаваться невидимой силе, в которую он отказывался верить. Харриет, удивленная тем, что он так быстро вернулся, поинтересовалась, где Патси, и он сказал ей, что собака убежала куда-то охотиться на кроликов в кустах утесника; такое часто случалось, и она всегда находила потом дорогу домой. Он лишь отчетливее представил бы себе ту минуту, если б заговорил о ней, и чудище на мягких лапах еще больше насторожилось бы…