Моряк из Гибралтара - страница 4

Я произнес это в шутливом тоне. Можно было подумать, что так не должно быть или что это моя обычная манера говорить о жизненных неурядицах.

— Но ведь это очень важно — работа, которой занимаешься. Нельзя делать что попало.

— Очень даже можно,— сказал я,— кто-то же должен делать это, почему бы не я?

— Нет, нет,— ответил он,— почему именно ты?

— Я пытался делать что-то другое, но не смог ничего найти.

— Лучше сдохнуть с голоду. На твоем месте я бы лучше подох от голода.

— Всегда страшно остаться без работы. И еще стыд, ну, я не знаю…

— Есть что-то, что стыднее делать, чем не делать.

— Мне хотелось стать велогонщиком, путешественником — не получилось. В конце концов, я поступил в Министерство по делам колоний. Мой отец был колониальным чиновником, и это было проще для меня. В первый год я говорил себе, что это ненадолго, так, шутки ради, во второй год я уже думал, что так продолжаться больше не может, потом наступил третий год, а потом… Ну вот, ты знаешь…— Ему доставляло видимое удовольствие, что я разговорился.— Во время войны мне было хорошо. Я был в группе телеграфистов. Научился взбираться на телеграфные столбы. Это опасно, меня могло убить током, я мог упасть, и все же был счастлив.— Мы посмеялись.— Когда настал момент удирать, я находился на самом верху телеграфного столба. Мои товарищи убежали без меня, но не в ту сторону, куда следовало. Когда я спустился, их и след простыл. И я убежал один, но в другом направлении. Мне повезло.

Он хохотал от всей души.

— Да! Война… Но иногда смеются и над войной. А потом,— спросил он через мгновение,— во время Сопротивления?

— Я был в Виши с министерством.

Он замолчал, как будто ждал дополнительных разъяснений.

— Я делал фальшивые документы для скрывшихся евреев.

— Понял. И это тебе не надоедало?

— Никогда. Только после войны, из-за того, что я три года провел в Виши, меня понизили в должности.

— А твои евреи не могли сказать, что ты им помогал, нет?

— Так и не смог найти ни одного из них,— усмехнувшись, ответил я.

— И все-таки ты покорился? — Он искоса посмотрел на меня, подумал, что я вру.

— Ну, я не слишком занимался поисками. Я и так остался бы в этом учреждении…

— И все же…— добавил он. Он мне не верил.

— Это правда,— улыбнулся я ему,— мне нет смысла врать тебе.

— Я тебе верю,— сказал он наконец.

Я рассмеялся.

— Обычно я часто вру. Но не сегодня. Бывают такие дни, как сегодня.

— Все врут,— сказал он, подумав.

— Вру всем — Жаклин, моим начальникам… У меня даже образовалась привычка, потому, что часто опаздываю в контору. А так как я не могу сказать, что работа мне отвратительна, придумал себе болезнь печени.

Он засмеялся, но как-то невесело.

— Это не называется врать.

— Когда нужно поговорить о чем-нибудь, я всегда говорю об этом. Моя печенка — предмет, о котором я больше всего люблю говорить, иногда целыми днями описываю, как она ведет себя. В министерстве вместо приветствия меня спрашивают: «Ну, как твоя печень?»

— А она тебе верит?

— Не знаю, она мне не говорит об этом.

Он задумался.

— А политикой ты интересуешься?

— Интересовался, когда был студентом.

— А теперь совсем не интересуешься?

— Все меньше и меньше. Теперь совершенно не интересуюсь.

— Ты был коммунистом?

— Да.

Он надолго замолчал.

— Я слишком рано начал,— сказал я,— надоело…

— О, понимаю.— Он опять замолчал, а потом внезапно предложил: — Поехали в Рокку на выходные?

Я понял, что он хотел сказать. Жизнь иногда так тяжела — он хорошо это знал,— и надо время от времени ездить в Рокку, чтобы делать ее чуть-чуть приятной.

— Отчего бы не съездить? — сказал я.

— Не знаю почему, но я люблю Рокку,— заметил он.

Мы добрались до Эмполи.

— Здесь есть стекольный завод,— сообщил он.

Я сказал, что нахожу город красивым. Он не стал распространяться о нем, он думал о другом, думаю, обо мне. Мне было хорошо, и я чувствовал себя довольным. Он возил многих людей между Пизой и Флоренцией, но на меня он смотрел как на приятеля. Я не имел привычки быть довольным собой. Когда иногда со мной случалось подобное, ничто так меня не удручало, и мне требовалось не меньше недели, чтобы войти в колею. Для меня легче выйти из похмелья.