Моряк, которого разлюбило море - страница 11
– Да уж. Кажется, я вас понимаю, – любезно отозвалась Фусако, явно радуясь возможности подбодрить собеседника, – женщины это обожают.
Взяв у Фусако веер, Рюдзи прогнал от ног комаров. Вдали мерцали бортовые огни стоящих в море судов, внизу в правильном порядке выстроились складские фонари.
Он снова собрался было говорить о диковинной страсти, хватающей человека за горло и гонящей туда, где и смерть не страшна, но вместо этого, хотя никто не тянул его за язык, выложил свою скудную биографию и сам прищелкнул языком от досады.
Рассказал о том, как отец, чиновник районной управы в Токио, после смерти матери один растил их с сестрой. О своем образовании, оплаченном мучительными сверхурочными и без того слабого здоровьем отца. О доме, сгоревшем во время воздушного налета, о том, как в конце войны умерла от сыпного тифа младшая сестра, и о том, как после войны он окончил мореходку и вот-вот должен был встать на ноги, когда внезапно умер отец. О том, что его воспоминания о сухопутной жизни были наполнены лишь бедностью, болезнями, смертью и нескончаемым военным пожарищем. О своей полной свободе от суши… Обо всем этом он впервые подробно поведал незнакомой женщине.
В конце своей жалкой истории Рюдзи с гордостью припомнил нынешние накопления – показал себя обычным гордецом, отклонившись от рассказов о морской силе и морской щедрости, о которых так жаждал говорить еще минуту назад. В этом сполна проявилась другая, немного хвастливая, сторона его характера.
Рюдзи собирался говорить о море. Например, так:
«Только благодаря морю я понял, как важна любовь, даже если она дается ценою смерти. Когда ты заперт в железном корыте, море вокруг походит на женщину. Штиль, шторм, непостоянство и, конечно, похожая на женскую грудь морская гладь с отражающимися в ней закатными лучами. Продвигающийся по морю корабль постоянно встречает сопротивление, а несметные толщи соленой воды не годятся для утоления жажды. В то время как стихия вокруг напоминает нам женщину, реальная женщина из плоти и крови от нас всегда далека… Очень далека… Уж я-то знаю».
Но вместо такого признания с его уст слетел лишь привычный куплет:
– Глупо, да? Моя любимая песня.
– Хорошая песня, – кивнула Фусако, а Рюдзи подумал: «Эта женщина не хочет ранить мою гордость – сделала вид, будто знает мотив, а сама явно слышит его впервые. Ей не разглядеть скрытых в песне моих чувств, моего волнения, изредка прорывающегося слезами, сумрачного дна моей мужской души. Что ж, тогда и я буду видеть в ней только плоть».
Плоть, если приглядеться, была необычайно красивой и аппетитной.
Черное кружевное платье поверх бордовой комбинации, повязанное белым шифоновым поясом ручной работы, холодно мерцающее в полумраке белое лицо. Сквозь черное кружево кармин, словно ржа, разъедал окружающее пространство, с мягким очарованием сообщая, что перед ним женщина роскошная и изящная, какой до сих пор Рюдзи не встречал.
Любое еле заметное движение вызывало колебание света ртутной лампы, и можно было почувствовать, как в складках комбинации, с быстротой калейдоскопа меняющей оттенки от бордового до пурпурного, внутри глубоких затемнений дышит другая складка. Ветерок, доносящий смесь аромата женских духов и близкой плоти, казалось, непрестанно твердил ему: «Умри! Умри! Умри!» Кончики тонких пальцев, совершающих незаметные движения, казались Рюдзи язычками огня.
Точеный нос, чувственные губы… Как игрок в го после долгого раздумья ставит камни на доску, он черту за чертой собирал воедино в туманном полумраке ее красивое лицо и любовался им.
Отчаянно холодный, распутный, спокойный взгляд. В этом взгляде полное безразличие к миру, и в нем же, стоить заглянуть поглубже, любовь до самоотречения… Этим взглядом Рюдзи грезил со вчерашнего дня, с того самого момента, как получил приглашение на ужин. Этот взгляд лишил его сна.
И эти покатые плечи, береговой линией незаметно начинающиеся у шеи… Шелк спадал по ним, скользя.
«Когда я дотронусь до ее груди, – думал Рюдзи, – представляю, с какой тяжестью она ляжет мне в ладони. Я несу ответственность за всю ее плоть. Вся она исполнена мягкой ненавязчивой зависимости. Сладостное присутствие женщины заставляет меня трепетать. Словно ветер, выворачивающий наизнанку листья деревьев, мой трепет сообщится ей, и я увижу наконец, как закатятся от восторга ее глаза».