Мощи - страница 10

А подружка-то Гракиной сидит заливается — переконфузила Николая с Афонькою, хоть и бывалый и в прошлом году ее видел, а вот же — сконфузила.

Выручил Акиндин — лавочник монастырский, постучал в дверь и рысцою к столу подбежал. Маленький, щупленький, бороденка черная с проседью клинушком, нос острый, глаз юркий — до всего доглядчивый — вертлявый монашек.

— Опоздал я маленечко, ну да я наверстаю свое. С приездом вас, матушка, с благополучным прибытием, еще раз поздравляю вас с радостью.

— Садитесь, батюшка, — ничем не опоздали вы, закусите садитесь.

— Люблю городского покушать, полакомиться, а то щи да квас, квас да щи — разносол наш, а рыбка-то у вас какая славная — севрюжка; хорошая рыбка, люблю ее, скоромятины я не ем, — это вот они могут, а рыбку люблю, — по уставу разрешается братии.

— Кушайте, сколько хотите, батюшка.

— Надолго вы к нам пожаловать изволили?

— Думаем лето пожить.

— Вот хорошо, — а я знаю места ягодные, ягода подойдет — непременно проведу вас, — ягода у нас не то, что городская какая-нибудь, земляничка-ягодка, в казенных порубках страсть сколько, да крупная, а душистая — ладан чистый.

Затараторил Акиндин по привычке, — не первый год чаевничать у богомольцев ему, у дачников, — по привычке и сел к хозяйке на диване поближе — занимать разговорами начал.

А у нас этой зимой медведь одного монашка задрал в лесу, — только летом медведь никого не трогает, летом медведь завсегда сытый — ягодой питается всякой; в прошлом году отец Феогност, — знаете, тот, что с кружкой ходит за поздней на украшение храма? — в малиннике медведя встретил и не испугался даже, а снял скуфейку свою и раскланялся, — приятного вам аппетита, Михаил Иванович, разрешите составить компанию с вами, — медведь на него поглядел, поглядел — не понравился ему отец Феогност — взял да и ушел к себе в лес.

— Этого быть не может, батюшка!

— Истинная правда, матушка, — медведь, он летом всегда ручной, да тут их и нет поблизости, версты на две они еще попадаются, а тут им чугунка мешает, недолюбливают они машину эту, а раньше, бывало, и в обитель захаживали; к одному иеромонаху в келию даже один стучался весною, — привратник-то испугался, маловерный, убежал в келию, а он через святые ворота в обитель прямо, — братия перепугалась вся, — такая суматоха была!..

— Я вам еще стаканчик налью.

— Из ваших ручек с пребольшим удовольствием даже выпью, — чаек у вас славный, ароматический. А ты бы, Никола, гостей покатал на лодочке да показал бы барышне озеро наше, — у нас, барышня вы моя, чудесное озеро, и цветочки водятся на нем — кувшинчики да лилии, это вы попросите отца Николая, — живо смастерит вам, он на это ходок у нас, отец Афанасий и ключик даст.

По привычке Акиндин тараторил, как заведенный, и к купчихе вдовой тянулся после романеи аглицкой, — та отодвинулась на край самый, а он ближе да ближе, — глазки у него совелые стали, масляные, и рукою ее по плечу стал поглаживать, бороденкой подергивать.

— Я не люблю этого, отец Акиндин.

— Вы мне простите, матушка, — я от всего сердца к вам с расположением, и не знаю даже, как вымолвить, — пожалуйте ручку вашу облобызать с благоговением.

Целовать руку ей стал, — поцелует, погладит ее и опять целует.

Афонька в землю уставился, на Акиндина косится зло — ревность в нем взыграла, сам еле дождался приезда Фенички.

Акиндин в лес погулять позвал.

— Теперь благодать в лесу, — сосна смолу гонит, дух от нее благостный, я тут место одно знаю — чудесное место, красота господня, — елка стоит на поляне, зовем ее царской, — поистине царская, — над всем лесом царствует — неописуемой красоты елка, — художники приезжали из столицы, списывали елочку эту.

Повел елку смотреть царственную Акиндин купчиху вдовую с веселой приятельницей, и Николай с Афонькою подле Фенички.

Акиндин один подле двух распинается.

До вечерни ходили, до вечерни Акиндин тараторил и все до купчихи старался дотронуться: через канавку ей помогал перейти — за талию подержал, в одном месте кочки попались болотные помогал с кочки на кочку переступать Гракиной.

Николка губы кусал от зависти да от злости, слова выдавить из себя не мог, только на Феничку все поглядывал, любовался ею и думал упорно, что лето велико, успеет своего добиться, не упустит ее, никому не отдаст, — зато Афонька вовсю старался.