Мощи - страница 16
Целый час промотался, прождал Николай, а увидел Галкину с Михаилом — в лес поскорей прятаться, не увидела б только.
Подождал, пока скрылися, побежал к Феничке.
— Денек-то какой нонче?.. А у вас никого нет?
— Марья Карповна с отцом Михаилом в казенный пошли, а мамаша домой поехала.
Я было на озере покатать вас хотел, был я вчера там, да и нашел в лесу место ягодное, — поедемте, Феничка.
— Как же без мамы я?
— Мы недолго там будем.
Согласилась Феничка, и страшно ей, что согласилась, и хочется расспросить Николая, узнать особенное.
Дорогою шли по лугу, рассказывал ей про монаха лекаря, что народ травами лечит всякими, про лес говорил, про разбойников, что в урочище жили старом да зимой на дороге купцов грабили, — разговорами Феничку отвлечь все старался, чтоб не боялась она, не подумала что плохого, не почувствовала бы. Может, и не подумает, а почувствовать может она — испугается, насторожится опасливо, и тогда уже трудно добиться чего-нибудь будет, нужно, чтоб неожиданно захватить всю и прикончить сразу, не дать и опомниться.
К мельнице подходить стали — про озеро рассказывал медленно.
Феничка раз только подумала, — может, сегодня расскажет ей…
Размашисто весла сверкали, толчками быстрыми лодка в осоке пряталась, — перешло озеро в речку лесную — медленней двигались берега, мохом облипшие.
В воду сосна повалилась позеленевшая, у сосны привязал лодку, по сосне на берег за руку повел, осторожно и крепко руку держал теплую.
— Хорошо здесь и страшно, — темно; должно быть медведи есть.
— Летом их нет, Феничка, — вы здесь не бойтесь.
— Даже холодно тут.
— Зато ягод здесь много, — крупная, сладкая.
В тишину темную по топкому моху пошли, держал за руку, говорить стал:
— Феничка, я не ушел бы от вас, никогда б не ушел…
Испугалась Феничка, и не слов испугалась этих, а гулкого сердца стало ей страшно, и не думала, что жутко ей, а вся чувствовала, телом всем ощущала чувство пугающее…
Ягоды рвать стали, — на стеблях тонких крупные, спелые, духовитые…
На коленях Феничка рвала их и губы от темного сока красного горячей стали, окрасились широкой каймою влажною, — глядел на них Николай, и его губы жадно вздрагивали.
Вместе с нею собирать стал ягоду лесную, касался рукою пальцев, когда брала у него из руки зрелые.
Волнуясь, шептал, и шепот волновал Феничку, — чего-то ждала, услышать ждала особенное и волновалась вся.
— Феничка, так тяжело одному жить, ведь и мне счастья-то хочется.
— Скажите мне, вы сказать мне хотели что-то…
— Давайте сядем, — я расскажу вам, все расскажу Феничка…
Сел, близко к Феничке сел, обнял ее тихо, точно испугать боялся, и прижимать стал, — жутко и хорошо было Феничке, не оттолкнула даже, только один раз слабо откачнулась вся, а потом приникла вся, и сразу — голову ей запрокинул, в губы, пахнущие лесной земляникой губами впился и, не давая сказать ни одного слова, целовал долго, отрывался на миг, шептал одно только слово — люблю, и целовал жадно…
Не сама, а губы ответили, сами, как лепесток открылись поцелуем, — голова закружилась, и поплыла волна медленно, сердце падало, колотясь.
На мох повалил хрустнувший, и только инстинктивно еще ноги пытались противиться, становились тяжелыми, неподвижными. Суковатым коленом вдавил — раскрылися.
Слышала, как рвет полотно, и когда телом ее придушил — дышать стало нечем, сердце не чувствовало, и не то умолять она стала не трогать ее, пощадить, не то просить не мучать безысходностью жуткой, а скорее освободить ее от чувства этого, чтобы дышать можно было легко и свободно и шептала: «Коля, Коля!!!»
Вскрикнула, дернулась как-то, и томящая боль острая но такая странная, оттого что с болью радость проснулась в теле, какой никогда еще не было, всю охватило ее жаждою странной чего-то бесконечно жуткого, жутко-покорного.
Темно потом стало и тихо, и чувствовала, как горячо и медленно по всем мускулам разливается кровь струйками облегченности, и воздух стал свежим, радующим и не сдавливало больше затылка острой тяжестью.
Потом только, когда успокоилось тело, и мысль стала ясною — поняла, что случилось страшное, после которого все дороги потеряны.