Московский апокалипсис - страница 24

– Значитца, так. Ты, Петя, и вы две. Рассказываю, что есть наша слобода. Чтобы понимали, в каком вы здеся полнейшем порядке… Сейчас на Москве три важнейшие шайки. Одна в Грузинах. Ребята там тёплые, числом до сотни. Кистенём метут – будь здоров, не кашляй! Но в чужие улицы не суются, проще говоря – домоседы. У нас с ними лад. Вторая знатная шайка – поблизости, на Драчёвке. Те нам вообче как братаны – вместе, бывает, на делопроизводство ходим. Случись что, мы их выручим, а они нас. Ну, и третья, самые на Москве опасные – это мы, вардалаки. Такое у нас прозвище. Или иногда называют: звери Волчьей долины. Где бы в городе вы не находились, а прижмут вас фартовые, скажите: мы при вардалаках. И тогда вас никто не обидит.

– Даже Лешак? – поинтересовался Ахлестышев.

– Кабы свинье рога, всех бы со свету сжила, – усмехнулся Батырь. – Что Лешак? Он, конечно, «иван», и по этому праву всё-таки фигура… Но не московский, а пришлый. Спрыть вардалаков не потянет. У нас поведенция простая: кому не мило, тому в рыло! Если станет лезть – пожалуйся мне, я ему бороду на жо… простите, княгиня! кой на что натяну.

При этих словах Батырь отпил травника и закусил малосольным огурцом. Оглянулся на тёмное окно, спросил:

– Сколько сейчас, кто знает?

– Ах, Ольга, получи обратно свои часы, – спохватился Пётр. – Сейчас… половина первого до полудни.

– Надо поспешать. Оставляю вас на Тетея. Он мой старинный товарищ и комендант слободки. Ляжьте в дальних комнатах и ничего не опасайтесь. Отдохните – устали, чай… Утром я вернусь и решим, как дальше жить.

У Ахлестышева и впрямь уже слипались веки. День, начавшийся в камере Бутырки и закончившийся в воровском притоне, оказался перегружен событиями. Ольга с камеристкой тоже утомились. Все безропотно ушли спать. Заботливый Тетей показал гостям, где отхожее, и выдал Евникии таз и кувшин с горячей водой. Женщины быстро уснули. Петру же пришлось ещё вернуться в горницу, когда он услышал оттуда знакомый голос. Это пришла Мортира Макаровна. Гулящая расспрашивала Тетея так громко, что подняла бы и покойника… Ахлестышев счёл себя обязанным выйти и поздороваться.

Толстая, румяная, красивая и весёлая – вот главные характеристики Мортиры. Бойкая девушка, она у всех окружающих сразу создавала приподнятое настроение. Пётр заметил это ещё в тюрьме, где гулящей улыбались самые суровые надзиратели. При том подруга Батыря была очень набожна.

Увидав гостя, Мортира Макаровна расцеловала его в обе щёки и тут же пристроила к делу.

– Пётр Серафимович, разберите, пожалуйста, моё затруднение! Пришли ко мне нынче трое хранцузов. Ничего так ребята, ласковые. Не обидели.

– Тебя, мне кажется, мужчины никогда не обижают.

– Ваша правда, мы от вашего брата больше хорошего видим, нежели плохого… Но вот чем они расплатилися. Поясните дурёхе безграмотной, что это будет на наши рубли?

И она протянула каторжному горсть серебра разного калибра. Тот подошёл к лампе и принялся разбирать монеты.

– Так… Прусские зильбергроши… пьемонтский скудо… и австрийский двойной талер. По курсу берлинской биржи… примерно два рубля семьдесят копеек на серебро.

– Это с трёх-то человек? – расстроилась гулящая. – Негусто! Анчутка[25] их раздери! Обманули девушку, прохвосты. Жалко-то как… Научите тогда, как в дальнейшем поступать, явите милость! Столько тыщ мужиков, голодных до нашего тела, в Москву пришло. Капитал можно составить! Я домик свой ребятам показала и ожидаю теперя множество гостей. Работы непочатый край! Но скока же мне с них брать, коли у них такие непонятные деньги? С нашими у меня твёрдая цена: рупь с четвертаком. Скуржавые. Ассигнации я не беру.

– Ты смотри по весу. В русском рубле чистого серебра 4 золотника 31 доля. С четвертаком выйдет чуть более пяти золотников. Европейское серебро пробой обычно ниже, и меньше монетный вес. Особенно у Рейнского союза… то бишь, у немцев.

– И чево из этого следует? – захлопала глазами Мортира.

– Из этого следует, что тебе не нужно считать по номиналу. Забудь про цифры на монетах. Иначе запутают и опять обманут. Бери по весу. Так, чтобы их монеты были примерно в полтора раза тяжелее, чем наш рубль с четвертаком.