Москва Булгаковская - страница 5
— Я… я… Я здоров! Я все покажу сейчас же, с радостью!..
Ураганный пробег по Киеву сразил Тасю сумбуром самых разных впечатлений. И ощущение было такое, что она совершила путешествие в далекую страну, полную ошеломляющих чудес. Покрытые брусчаткой улицы, электрические трамваи, похожие на движущиеся балконы в ажурных решетках, чудесные особняки — то в виде рыцарского замка, украшенного грифонами, то терема, вылепленного из шоколада. На центральных улицах нарядная толпа, роскошные витрины, море цветов!
Зелень, солнце, блеск!
А самое замечательное заключалось в том, что все это великолепие располагалось на террасах, спускающихся уступами к мощно несущему темные воды Днепру. И стремилось ввысь, туда, где в синеве ясного неба золотом сверкали купола соборов.
Михаил рассказывал Тасе истории обо всем, чего только ни касался взгляд. Он словно торопится околдовать ее своим восторгом, заразить своей радостью.
— Эх, Киев-город! Город чудесный, город прекрасный! Вон там — лавра пылает на горе, а Днепро, неописуемый свет! Травы! Сеном пахнет! Склоны! Долы! — Он нагнулся над парапетом смотровой площадки и вдруг резко обернулся к ней:
— Таня, ты просто не понимаешь, какой сегодня особенный день. Май — это мой месяц. Я родился в мае! Это же совершенно восхитительно! Можешь не сомневаться — именно этим месяцем, а не январем начинается год, начинается жизнь вообще! У нас с тобой начинается!
Неделя в Киеве ошеломила Тасю. В первый же вечер гимназист Булгаков едва не прыгнул из-за нее в Днепр. А потом признался в любви — совершенно серьезно, торжественно!
И завертелось, понеслось нечто летучее и головокружительное, как Венский вальс: прогулки в парки, на днепровские пляжи, в оперу! Страшное и величественное впечатление произвела панорама «Голгофа». В круглом павильоне было прохладно и тихо. Тася осмотрелась в полумраке и обмерла — они стояли среди раскаленных песков, перед поднимающейся к предгрозовому небу Голгофой. У горизонта, в прозрачной дымке, виднелись белые стены и башни Иерусалима, впереди, как бы продолжая картину, лежали в настоящем песке остатки бедуинской кибитки, валялись какие-то черепки, разбитые кувшины, под иссохшей пальмой виднелись верблюжьи и ослиные скелеты, на которых сидели вороны и орлы-стервятники.
А вдали, тоже словно в дымке, стояли три креста с распятыми телами — Христа и двух разбойников. Падающий сверху свет окутывал худое окровавленное тело Христа мягким ореолом, приковывая к нему взгляд. С горы спускалась извилистая каменистая дорога, а на ней застыла сгорбленная фигура.
— Иуда! — шепнул Михаил. — Когда я попал сюда первый раз, мне было лет восемь. Отец привел меня и рассказал библейскую историю казни Христа. Я долго жил с этим впечатлением.
— Мне тоже как-то жутко… — тихо промолвила Тася. — Кажется, что казнь настоящая, и мы в самом деле стоим в той, древней толпе.
— Здесь я бы поместил еще Ливия Матвея и прокуратора Иудеи Понтия Пилата… Не спрашивай, потом объясню. — Михаил впал в задумчивость, и когда они вышли на свет летнего дня, на его лице все еще горели отблески зарниц далекой иерусалимской грозы и какой-то важной, целиком завладевшей им мысли.
— Пилат должен быть непременно… Могучий, непобедимый Пилат — он попал в западню, разрешив казнь пророка. И знает уже, что до скончания веков будет нести клеймо убийцы. Такой… такой великолепный и жалкий.
— Я знала о Киевской панораме, но даже не могла представить… что это так… так… Ну, будто я побывала там, у Голгофы…
— На всех действует сильно. Панорама открылась в 1902 году. Живописное полотно расположено по кругу. Размеры громадные — высота 13 метров и длина 94 метра. Его написали три художника для венской выставки 1892 года. Над выделкой бутафории, чучел трудились отличные мастера, потому все и кажется живым. Вена была поражена. Но на выставке тогда случился пожар, и панорама пострадала. Ее реставрировали и перевезли сюда. Построили специальный круглый деревянный павильон диаметром больше 30 метров. Представь, какая громада, если манеж цирка всегда не больше 13 метров. Народ повалил семьями, а гимназистов водили целыми классами. Я приходил много раз… И каждый раз печаль обрушивается снова, и какие-то мысли крутятся, жужжат, жужжат… — Он посмотрел на нее и только теперь заметил, как тяжело прикрыты глаза веками и побледнели плотно сжатые губы. — Что с тобой?