Москва-матушка - страница 19
— Все обдумано,— сказал Никита,— готовь повозки, загружай товаром. Через неделю, даст бог, и тронемся. Сколько подвод соберешь?
— Не более восьми. Товаров хватило бы на более, но провожатых не набрать. Народу надежного мало.
— Хватит и восьми. Я сам четыре повозки снаряжу. Что касаемо охраны, бог милостив. Говорят, в Диком поле ныне тихо, а далее Данило Соколецкий, я чаю, проводит. Не раз выручал ранее.
— Прости меня, батя, но без провожатых я в такую дорогу не поеду. Шутка в деле —товаров на огромные деньги наберем. Обчистят, голову снесут. Не поеду!
— Кто тебе сказал, что ты поедешь? Я сам...
— Один?
— Почему же один. Ты своих слуг, да приказчиков пошлешь, обойдемся как-нибудь... Да из моего дома пятерых возьмем.
— А в Москве-то, в Москве. Торговля, я думаю, будет нелегкая, а года твои не прежние. Один не справишься.
— Дочь с собой возьму, Ольгу.
— Проку много ли? Брал в прошлом году — сколь забот а ней было.
— И ее к делу приучать надобно. Хватит тут канцоны петь.
— Ой, батя, беспокоюсь я. Не проскочить тебе Дикое поле, не проскочить. И себя, и дочку загубишь. Подумай.
— Мы не лотошники, Семен. Мы суровские купцы. Без рыска не живем. И целы, слава богу, и богаты. Высылай товары.
За неделю до троицына дня вышел из Сурожа чуриловский караван из двенадцати подвод. Сзади в легкой крытой повозке — сам Никита Чурилоц и Ольга. Девушка несказанно рада этой поездке и больше сидит на козлах, рядом с возницей, и смотрит на дорогу. Кругом разлит весенний воздух, настоенный горьковатым запахом прошлогодней полыни с примесью аромата степных ранних цветов. В небе на теплом ветру звенит жаворонок. Пыли еще нет, и повозки идут одна за другой шибко. Цокают копытами кони, свистят и щелкают бичи, покрикивают возницы.
Первый день пути начался и прошел благополучно.
К вечеру караван подошел к Ак-кае, огромной белой скале, стоящей у самого начала Муравского шляха. Чуть левее раскинулся Карасубазар — город Халиль-бея Ширинова. Никто в Крыму лучше Никиты Чурилова не знал бея Халиля и его семью. Поэтому, как только караван остановился на берегу Биюк-Карасу на ночлег, Никита поехал в город. В крепость Таш-хан, где жил Халиль, он не пошел. Купец разыскал в харчевне его младшего сына и пригласил в гости на берег реки. Алим тоже хорошо знал Чурилова и с радостью сел к нему в возок. В дороге Алим, хитровато прищурив один глаз, сказал:
— Клянусь бородой пророка —ты самый умный купец.
— Ну уж и самый.
— Аллах свидетель! Другие купцы кланяются моему отцу, просят у него защиты в пути, а разве его джигиты—охрана? Они разбегаются, как бараны, стоит только появиться паре разбойников. А мои джигиты...
— Вот поэтому я хочу просить тебя — проводи мой караван до крепости Соколец. Твои друзья, я знаю, храбры как барсы и честны, как шейхи.
— Соколец — это далеко. Много переходов.
— Зато и платы будет много. Ты меня знаешь — не скуплюсь. Довольны будут твои джигиты.
— Тогда останови лошадь. Я пойду. До утра моих друзей собрать надо.
— А в гости?
— Вместе будем. Успеем. Жди,— Алим выпрыгнул из возка и растворился в темноте.
На рассвете караван двинулся от Ак-каи на север. Впереди и сзади каравана скакали джигиты Алима — молодые черноусые та- тарчуки. Проезжая мимо купеческого возка, они стреляли быстрыми глазами в Ольгу и уносились вперед. Никита спокойно улыбался. Он знал—теперь его караван не тронет никто до самой крепости.
Над степью звенит жаворонок. Звенит, рассыпает серебряные трели.
Там, где дорога у Белой скалы делает крутой поворот к Кара- субазару, недалеко от ручейка, под запыленным кустом кизила расположились двое. Один высокий, сгорбленный старик, одетый в лохмотья, сидит, положив длинные жилистые руки на сухие колени. Красные, воспаленные глаза, не мигая, смотрят куда-то вдаль.
Нетрудно заметить, что старик слеп. Это, видимо, гусляр — рядом на выгоревшей траве гусли в новинном чехле. Возле старика полулежит мальчик-поводырь. Его широкие открытые глаза внимательно смотрят на дорогу.