Мост - страница 11

И тут произошло то, чего тщетно ждала «команда» все эти две недели. По лицу Хейльмана расплылась улыбка, забралась в каждую складочку, в каждый уголок грубоватого широкого лица, и Хейльман сказал:

— Слушаюсь, господин лейтенант, понял!

Курсант унтер-офицер Хейльман заработал кличку уже на третий день пребывания в офицерском училище. Его прозвали Старобранец. Он был в то время примерно лет на десять старше тех, кто сидел с ним на одной скамье. Из-за рассудительности и спокойствия, которое от него исходило, он казался даже старше своих лет. Военные наставники не хвалили и не ругали его. И вот что с ним случилось за четыре дня до окончания училища.

Во время занятий по политике руководитель спросил его, может ли немец быть хорошим офицером, не будучи ревностным приверженцем существующего режима. Унтеру Хейльману вопрос показался настолько простым, что против обыкновения, не раздумывая, он громко, на всю комнату ответил:

— Само собой разумеется, господин обер-лейтенант!

После, экзаменов триста свежеиспеченных офицериков отправились в отпуск на родину, а Хейльман, как и прежде, в чине унтера покатил на восток, обратно в свою часть.

Он так и не понял почему. Для того чтобы осмыслить это, потребовалось немало времени.

— Что ж, ваше имя, Адольф, сулит вам большое будущее, — сказал командир, ухмыляясь, когда Хейльман предстал перед ним с плохой характеристикой, опоздав к тому же на два дня. — Господин Хейльман, — продолжал он, — вы просто неподражаемы, вы прямо-таки великолепны! — Хейльман, не моргнув, выслушал все это, только — глаза смеялись.

2 мая 1944 года. Наступление против русских, окопавшихся на противоположном скате холма. Русские ожесточенно сопротивляются. Атака отбита. Среди пропавших без вести унтер-офицер Адольф Хейльман. Никто не знал, что с ним случилось. Никто ничего не заметил. Он просто не вернулся.

Но этой же ночью часовой соседней воинской части, расположенной километрах в пяти, был насмерть перепуган. В гробовой тишине послышался вдруг какой-то шорох и треск. Он все приближался и приближался, и нервы часового сдали. Солдат забыл об автомате, забыл о ручных гранатах, обо всем забыл. Он ощущал лишь ужас перед тем, что двигалось прямо на него.

— Тревога! — заорал он во всю глотку. Потом еще раз: — Тревога, Иван! — Вконец перепуганный собственным криком, прижимаясь спиной к осыпающейся стенке окопа, часовой таращил глаза в темноту. И вдруг «это» оказалось совсем рядом, как раз там, где однополчане, поднятые его криком, задыхаясь от быстрого бега, плюхались в щели и окопы. Совсем-совсем близко он услышал голос:

— Заткнись, не то получишь в морду!

Кто-то большой, серый, грузный протащился еще несколько метров до немецких позиций, ухнул в окоп и растянулся на земле.

На следующий день в роте Хейльмана узнали, что унтер-офицер Адольф Хейльман вовсе не пропал без вести. Тяжелораненый, он с почти нечеловеческим упорством прополз на животе несколько километров и добрался до немецких позиций.

И вот теперь унтера Хейльмана оставили на мосту с семью подростками. Грузовик увез лейтенанта Фрелиха и весь взвод на запад, навстречу американцам. И Хейльман почувствовал, что отныне вся ответственность за судьбу этих мальчиков пала на него.

«Нужно что-то придумать, занять чем-то мальчишек, иначе они начнут нервничать», — думал Хейльман. Но ничего не приходило в голову, абсолютно ничего. И тогда он сказал стоявшему рядом Шольтену:

— Пока подождем немного и попьем чаю.

А Шольтен, всегда выдержанный и не по годам взрослый Шольтен, скорчил озорную гримасу и спросил бесцеремонно:

— Скажите, уважаемый, почему мы должны торчать здесь? Опять пропустим самое интересное.

Хейльман ответил устало:

— На вашу долю еще хватит интересного. Погодите малость.

И вот началось интересное. Теперь, поздно ночью, на мосту появлялись лишь редкие прохожие. Несколько колонн проследовало в западном направлении, навстречу американцам. И больше никого.

Семеро стояли, прислонясь к перилам, а Хейльман шагал взад и вперед. «Ничего не придумаю, надо же быть таким болваном!.»