Мост на реке Бенхай - страница 20
— Зря смеешься! Ты хорошо знаешь, что я отнюдь не ищу экзотики. И вообще не ради нее я приехала сюда! — отвечаю ему почти со злостью, не замечая озорных искорок в его глазах. Совсем забыла, что он любит беззлобно шутить.
Горы потемнели, стали как бы ближе и резче, словно хотят подойти к домам, сгрудившимся в этой долине. Взошла луна, серебристой пылью осыпав серое шоссе и заросли леса Электроэнергия в Шонла подается в дома только до одиннадцати часов вечера. Откуда-то издалека доносится сигнал московской радиостанции — голос неправдоподобно отдаленного мира. Город погружается в темноту: гаснут огни. Сверчки и цикады усиливают свою пронзительную и неумолчную музыку. Поет на все голоса вьетнамская ночь, тревожно шепчут что-то джунгли…
Мы и сегодня выезжаем очень рано: нам предстоит одолеть самый трудный, хотя и весьма живописный, участок маршрута. Нинь упорно молчит, лишь изредка я перехватываю его пытливый взгляд. Так и кажется, что он ждет — а не скажу ли я, после двух дней нелегкой дороги: «Хватит!». Вчера вечером я случайно услышала обрывки разговора, который он вел с Хоаном. Они повторили несколько раз знакомое слово май бай — «самолет». Неужели Нинь все еще думает, что обратный путь в Ханой я соглашусь проделать самолетом? Зря — этого он не дождется!
Спать пришлось мало: в пять утра меня уже подняли на ноги громкие звуки радиосигнала. Пришлось выбираться из-под противомоскитной сетки. Тревожно осматриваюсь вокруг: как с погодой?
Серое небо над горами начинает светлеть, появились жемчужные отблески. Холодная вода гонит прочь остатки сна. С удовольствием пью горячий горьковатый зеленый чай. Чувствую себя отлично.
Хап старательно осматривает и проверяет машину. Мы должны проделать значительную часть пути в полуденный зной — время особенно трудное для шофера в здешних условиях.
Едем довольно быстро. Два часа такой езды — и около восьми утра мы уже в горах. Вверху, вдоль красноватой ленты дороги, петляющей по склону, ползут облака. Заросли бамбука и дикие бананы исчезли, остались где-то далеко внизу. «Слоновья трава» с огромными стеблями и кудлатой верхушкой, вдвое выше роста среднего человека, пучками растет у дороги. Рядом с ней вижу и другие травы — высокие, похожие на чудовищные метелки. Ветровое стекло машины запотело, по нему сбегают капельки влаги. Достаю теплый свитер-пронизывающий холодок вызывает дрожь…
Из тумана вдруг появляются люди. Двое мужчин-таи держат под уздцы небольших лошадок. Дикие и норовистые животные не привыкли к машинам: при звуке работающего мотора они рвутся из упряжки и встают на дыбы. Мео, в синих коротких сборчатых юбках, несут спящих младенцев не так, как вьетнамки — у бедра, а на спине. Мужская половина мео бреет переднюю часть головы, а свисающие назад пряди волос подстригает особым способом. На шеях у них поблескивают серебряные обручи, а за поясом торчит неразлучный дао дуа — большой нож, которым они прокладывают себе путь среди непроходимых зарослей в джунглях. Некоторые из них тащат на плечах связки сахарного тростника или длинные бамбуковые жерди. И вдруг… Я не верю своим глазам: высокий, статный таи торжественно-величаво шагает по обочине дороги, держа в руках огромный старомодный черный зонтик!
По-прежнему туманно и сыро, моросит мелкий дож дик. Но я уже знаю — не пройдет и часа, как туман густой массой сползет в глубину зеленых пропастей, а из-за туч выглянет ослепительное солнце. Перед нами — Деофадин (так таи называют «Перевал Земли и Не ба»). Под ногами твердая, неласковая земля, а над головой— бескрайнее, чистое небо. Здесь человек, только что вырвавшийся из влажных и душных джунглей, может вздохнуть полной грудью.
Нинь вполголоса напевает песенку военных лет
На этой высоте иной климат. Ночи слишком холодны, чтобы тут могла буйствовать тропическая зелень. Перед нами раскрываются просторы альпийских лугов, лишь изредка среди низкорослого кустарника торчит одинокое дерево. Горы здесь коричневатого цвета, а зелень мягких оттенков. Над всем этим — прозрачная лазурь, словно распахнутые в огромное небо ворота.