Мост над бурной рекой - страница 14
Увы, письма от отца не оказалось. Было письмо только от Гелены, а когда Лукаш, не веря, стал настаивать, что непременно должно быть еще одно письмо, кареокая красавица в окошечке, быстрыми движениями тонких пальцев перебрав пачку писем из Польши в конвертах из серой бумаги, как бы извиняясь, улыбнулась:
— Есть только это.
— Влюбился в какую-нибудь перуанку, — сказала Доминика, — и не письмами занята у него теперь голова. Читай, что пишет Гелена.
Гелена была приятельницей Лукаша по учебе, дружила с ним много лет, а на заключительном этапе тоже включилась в техническую работу над проектом отца. Доминика уверяла, что Гелена разлюбила Лукаша, а объектом тайных ее вожделений стал теперь сам Геро, который, очень удачно разведясь со второй своей женой, был свободен, как птица. Лукаш не вникал в эти дела и Гелену искренне ценил. Та оскорбилась, когда он однажды откровенно сказал ей об этом, ибо, по ее мнению, для женщины это было самое нежелаемое из чувств, какие мужчина может к ней питать. Возможно, она была и права: ведь ему никогда бы, например, не пришло в голову сказать что-либо подобное Доминике…
— Читай! — торопила она.
Письмо оказалось адресованным лично ему, и он не знал, как ей об этом сказать. К счастью, она догадалась сама.
— Ну ладно, у вас, наверное, какие-то свои тайны, я уж как-нибудь переживу. Скажи только, когда письмо отправлено.
— Ровно две недели назад.
— Тогда и новости меня не интересуют. Это Гелену интересуют проблемы глобальные и вечные.
Они вышли из здания почты и остановились на ступенях под горячими лучами солнца. Доминика подставила им лицо, с плеч сдвинула бантики, а Лукаш развернул лист бумаги в клеточку, испещренный мелким почерком Гелены.
«Дорогой Лукаш, — писала она, — ты, вероятно, горько улыбаешься, глядя на этот листок, вырванный из тетради, и на редкость «изящный» конверт — просто стыд, что такое письмо идет за границу, но на полках писчебумажных магазинов пусто. Зато у нас теперь несколько новых многотиражных журналов. Лично я создала бы еще один: освещающий — для истории! — все польские парадоксы. А пока наша пресса (которой ты сейчас не читаешь, а потому несколько слов о ней) занимается выяснением, как можно было до такой степени опуститься во всех областях жизни. Если бы кто-то даже очень старался, вряд ли ему удалось бы добиться таких поразительных успехов. А может быть, именно кто-то старался… Как плохо, в сущности, мы информированы. Домыслы, безосновательные или основательные, обладают все-таки по крайней мере одним положительным качеством: оставляют возможность верить, что не только мы сами — из-за нашей нерадивости, глупости, недостатка доброй воли, реализации per fas et nefas[5]надежд на заграничные кредиты — довели до этого. Пишу «мы», хотя многие люди, наша, к примеру, среда, ни в чем не повинны. Но разве это может стать утешением? Я слышала недавно по радио стихотворение, начинавшееся словами: «А то, чем мы не были, стократной отзовется болью…» Да, Лукаш, мы не были теми, кто протестовал, и при этом ничуть не умаляет недовольства собой мысль, что, будь иначе, все равно ничто бы не изменилось.
Прости. О чем же я пишу человеку, окунувшемуся в экзотику и красоты Испании, попавшему в такую сказочную даль от своей несчастной страны? Нет, Лукаш, нет, это не укор и не зависть, ведь, когда ты вернешься, все это обрушится на твою голову — возможно, в моих словах и есть капелька сожаления, что я не с тобой в Испании или не в Лиме, где, не выезжая из Варшавы, провела столько месяцев, работая вместе с вами над проектом. Хотя, откровенно говоря, ни Геро, ни ты не выражали особого желания взять меня с собой. Геро вообще везде куда лучше себя чувствует, когда один, я успела это заметить и понять, а ты отправился в Испанию со своим «не самым легким счастьем»…
Одна эта фраза не позволит тебе дать мое письмо Доминике; маленькая каверза с моей стороны, извини, но я всячески стараюсь не быть таким совершенством, каким ты склонен меня считать.
От твоего отца пришла всего одна открытка с архиоригинальным утверждением, что «Лима еще прекраснее, чем я полагал». Прошу тебя, вышли мне сейчас же открытку из Мадрида и напиши на ней, что Мадрид еще прекраснее, чем ты полагал. Пусть уж оба Сыдоня, на которых я — поистине не знаю, с какой стати — трачу свое драгоценное и быстрее, чем у других, проходящее девичье время, совсем ни чуточку друг от друга не отличаются..