Моторы заглушили на Эльбе - страница 37
— Кажется, зацепило… Только об этом пока никто знать не должен. Понял?
— Так точно, — упавшим голосом проговорил сержант. Он продолжал растерянно смотреть на командира.
— Веди огонь! Чего глядишь? — зло крикнул Гончаров: в душе он проклинал вражескую пулю, которая обрекла его на бездействие в самый ответственный момент.
На сержанта Шумигая помимо всего прочего были возложены обязанности санинструктора, и сейчас его долгом было оказать немедленную помощь раненому офицеру. Какое-то мгновение он еще колебался, но, встретив требовательный взгляд Гончарова, вновь взялся за пулемет.
Тем временем Николай Теребун с беспокойством заметил, что наш пулемет почему-то молчит, а враг сеет и сеет свинец вокруг окопа Гончарова. «Не случилось ли что с командиром?» — мелькнула тревожная мысль. Снайпер старательно стал ловить в прицел вражеского пулеметчика, и, когда в перекрестье оказалась голова в каске, выстрелил. Пулемет умолк. Оттолкнув убитого, потянулся к пулемету напарник, но Теребун и его взял на мушку. Фашист даже не успел нажать на гашетку.
Атакующие уже вплотную приблизились к окопам советских воинов, закрепившихся на левом берегу Вислы. Разведчики, как по команде, метнули гранаты. Прогремели взрывы. Уцелевшие фашисты бросились обратно к своим укрытиям.
Вскоре гитлеровцы предприняли еще одну атаку, но вновь, не выдержав дружного огня гвардейцев, откатились.
Сержант Григорий Шумигай разорвал гимнастерку лейтенанта и перевязал рану. Пуля пробила грудь выше сердца, кровь сочилась непрерывно.
Гончаров жадно припал пересохшими губами к поднесенной ему фляге. Напившись, грустно посмотрел на сержанта.
— Плохи мои дела… Продержаться бы до ночи. А там и наши подойдут…
— Позвать лейтенанта Гольденберга?
— Нет, погоди…
В тылу обороны взвода, со стороны реки, зазвучала стрельба. Гончаров настороженно прислушался: не наши ли переправились?
— Передай сержанту Тарарину, — сказал он Шумигаю, — пусть ползет к берегу, узнает, что там происходит.
Автоматные очереди были слышны еще несколько минут, потом звуки выстрелов начали удаляться вправо и влево. У реки разорвалось несколько снарядов, оттуда донеслись крики, стоны, ругань… Затем все стихло. Впереди, в окопах, противник молчал.
Что стряслось на берегу?
Наконец в окоп свалился сержант Тарарин. Он не узнал своего командира: лицо лейтенанта осунулось, стало мертвенно-бледным, когда-то живые темные глаза смотрели потухшим взглядом.
— Вы ранены, товарищ гвардии лейтенант? — спросил Тарарин, хотя и так было видно — с командиром беда. Но верить этому никак не хотелось.
— Говори, что там? — с трудом произнес Гончаров.
Сержант доложил: гитлеровцы двумя группами по 8–10 человек решили обойти нас с тыла. Сержант Тихонов и рядовой Головенский разгадали их замысел и, подпустив поближе, открыли огонь. Фашисты разбежались. На правом фланге они попали под огонь тылового охранения второго взвода.
— А чьи снаряды рвались? — спросил Гончаров.
— Не могу точно утверждать, но ребята говорят: с нашего берега била артиллерия, — ответил Тарарин.
Лицо Гончарова несколько оживилось, и он еле слышно прошептал: «Помнят о нас…» И, собравшись с силами, добавил: «Сигнал дали — держитесь!..» Это были последние слова лейтенанта.
Бойцы сняли пилотки в безмолвной клятве: держаться!
На поле боя опускались сумерки. Гитлеровцы больше в атаку не ходили, но огонь из пулемета и автоматов вели методично.
Гольденберг вызвал к себе сержантов Иртюгу, Шумигая, Базарова, Титаренко, Тарарина и рядового Романцова.
— Наше совещание можно считать и собранием партийной группы, — сказал он. — Я просил сержанта Иртюгу кроме командиров отделений пригласить и коммунистов. Не присутствуют здесь коммунисты Баранчиков и Головенский, но я передам им наш разговор и наше решение.
Гольденберг сообщил о смерти Гончарова и его последних словах.
— Командование группой принимаю на себя, — объявил он. — Моим помощником будет сержант Шумигай; старшими: в первом взводе — гвардии сержант Титаренко, во втором — гвардии сержант Базаров. Если наши не форсируют реку этой ночью, будем драться и завтра. Другие мнения есть?