Мой брат – супергерой. Рассказ обо мне и Джованни, у которого на одну хромосому больше - страница 8

Так или иначе, больше всего меня будоражил тот факт, что Джованни – китаец или пришелец с какой-то восточной планеты. В последующие дни, стоило только ему остаться без присмотра родителей, как я, пользуясь случаем, заговаривал с ним на китайскояпонско-корейском языке, состоящем из длинных, протяжных звуков, в основном гласных. Усаживался напротив, устремив на него пристальный взгляд, и принимался завывать. Было немного похоже на радиопомехи.

Однажды у меня за спиной неожиданно раздался папин голос.

– Ты что делаешь? С ума сошел?

Я снисходительно отнесся к его невежеству и, понизив голос, объяснил:

– Я пытаюсь с ним общаться.

– И как, получается?

– Ну, работы еще много.

– А-а.

– Он сейчас отозвался.

– Серьезно?

– Да.

– И как же?

– Засунул палец в нос!

– Ого!

– Это когда я пробовал «у» и «а». Вот так: у-у-у-а- а-а-у-у-у-а-а-а… – Тут Джо засмеялся и засунул палец в ухо. – Видел?!

– Значит, ты полагаешь, – подхватил папа, – что звуки «у» и «а» связаны с засовыванием пальца в какое-нибудь отверстие на теле?

Я возбужденно закивал:

– Потрясающе, правда?!

– Продолжай эксперимент, – посоветовал папа. – Не останавливайся на достигнутом.

Я начал следить за Джо неотрывно. Мой особенный брат меня прямо-таки завораживал, и я очень старался во всем разобраться. Стоило маме хоть на секунду оставить его в коляске или еще где-нибудь, стоило ей отвернуться за каким-нибудь пустячным делом, – ну, не знаю, навести порядок в столе, – как я тут же зависал над ним спутником-шпионом из «Звездных войн».

– Можно вопрос? – обратился я к маме как-то вечером.

За окном шел снег. Мама была в голубой ванной – в ванной для взрослых, которой детям пользоваться запрещалось и где она мазалась кремом, а папа брился. Я растянулся на диване, подперев щеку рукой и, по обыкновению, наблюдая за Джованни.

– Конечно, можно.

– Зачем вы его таким сделали?

– Каким таким?

– Китайцем.

– Ну, нам предлагали на выбор южноамериканца или азиата, а сейчас, знаешь, в моде всякие красные фонарики, цветочные мотивы, суши… – Мама показалась на пороге ванной: – Или ты хотел мексиканца?

Я фыркнул, упав головой на подушку.

– И потом, прошу прощения, – продолжила она, – но ты ведь проводил исследование, почему Джо особенный. Помнишь? Задавал нам с папой вопросы. Что я ела накануне, ходила ли гулять с мамой Антонио… И?

– И – что?

– Удалось что-нибудь выяснить?

– Да мало что.

Мама вышла из ванной и открыла шкаф с полотенцами.

– Знаешь, Джакомо, – произнесла она очень мягким и в то же время звучным голосом, какой бывает у нее, когда она собирается высказать какую-то важную истину, – чем-то в жизни можно управлять, а что-то нужно принимать как есть. Жизнь, она несоизмеримо мудрее нас. Она сложна и загадочна… – Глаза ее заблестели; когда она говорит о жизни, в них обязательно сияют звездочки, вот и сегодня тоже. – Единственное, что мы всегда и везде можем делать по собственному выбору, – это любить. Любить без условий и оговорок.

Вошла Кьяра и уселась рядом со мной на диван.

– И его сопли тоже? – вмешалась она. – За что любить его сопли, если… Короче, ночью, когда он спит, можно подумать, тут самолет взлетает. Эй, вы меня слышите? Я с вами говорю! – Она помахала рукой.

Это правда: из кроватки Джо ночи напролет доносилось что-то вроде рокотания мотора. Только ей-то что? Она спит – из пушки не разбудишь. Я бросил на нее враждебный взгляд. Не из-за чего-то конкретного, а так, просто из мужской солидарности.

– А язык? – высунулась из засады Аличе, незаметно проскользнувшая в комнату и прятавшаяся за диваном. – Почему у него язык всегда наружу?

И это тоже правда: язык у него был все время высунут. Я подумал, что, возможно, он слишком длинный и не помещается во рту; возможно, Джо станет первым в роду Маццариол, кому удастся дотянуться языком до носа, а то у нас с этим глухо. Нельзя одновременно быть мастером и в лазании по деревьям, и в доставании носа языком, это уж чересчур.

– О, черт! – воскликнула мама, глядя на часы. – Время-то уже! Нам пора. Кьяра, иди собирайся. Аличе, ты тоже.

Все вышли из комнаты.

Не помню, куда они собирались и почему не взяли меня с собой; знаю только, что я остался с Джованни один. Я, по обыкновению, уставился на него, а он вдруг широко распахнул глаза, как никогда раньше не делал, и так же уставился на меня в ответ! И тут у меня в голове прозвучал голос, похожий на идущее из колодца эхо: «Я понимаю все, что вы говорите».