Мой друг от шестидесятых. 70-летию Валерия Сергеева - страница 8
Мы ждём с нетерпением ещё и потому, что уже слышали от него вдохновенные лекции о Новгородской, Московской школах, о выдающихся памятниках изографов Псковской земли. В эти часы я с удивлением открывал для себя какие-то новые свойства души и дарований Валерия Сергеева. Одно дело – ты стоишь с ним в зале музея вдвоём, и он говорит о том или ином из любимых изображений почти тихо, почти по-домашнему, с мягкой доверительностью. И другое, – когда он остаётся один на один с переполненным залом, без микрофона.
Хорошо ещё – в «гараже» неплохая акустика, и народ сидит не шелохнувшись. Но с первых же его слов заметно: у него теперь другой совсем голос: твёрдый, неломкий, напряжённый до звона, как тетива. Каждое слово выверено, весомо, как самоцвет, вкладываемый в творимую на слуху и на виду у всех мозаику.
Ещё и потому он, догадываюсь, обходится без микрофона, чтобы руки были свободны. Он не выбрасывает их вовне. Он руками и пальцами больше собирает, притягивает к себе, удерживает, показывая тем самым, с каким напряжением Спаситель или апостол Павел истово и властно держат в руках Книгу, архангел Михаил – сферу, святитель Николай – храм, а мученица Параскева – крест. Руками своими подсказывает, как нужно «читать» жесты святых, столь красноречивые на иконе.
И «Великая Тверь» в эти часы необыкновенно для всех расцветает. Соперница Москвы в XIII– XIV веках, давшая Руси великих святых, мучеников за веру, волевых державоустроителей, противоборцев ордынскому игу, писателя-путешественника Афанасия с его мировым кругозором, Тверь в иконах своих собрала, по слову Сергеева, высокий, без признаков периферийности, стиль, намагниченный на византийскую величавую строгость, на державный монументализм.
Да, художественное наследие средневековой Твери сохранилось для нас с большими утратами. Да, оно по объему уцелевшего, разысканного уступает и Новгороду, и тому же Пскову, не говоря о «Московской школе». Но по мощи своего вклада Тверь, убеждает он, представляя залу за иконой икону, никак не вторична. Она – равная среди равных. Её древние, по преимуществу безымянные мастера пережили великие творческие озарения. Они теперь очевидны и для нас…
Где ты, Сергеев, думаю я, слушая его, научился так «держать» свою разновозрастную, разноопытную аудиторию?.. Тебя ведь, затаив дыхание, слушают сейчас профессор Суриковского института, кинорежиссёр-документалист, художники, студенты-филологи, старая женщина, представительница знаменитого княжеского рода, начинающие искусствоведы, приехавшие к тебе на консультации из того же Новгорода, модный критик либерального толка, очень, видимо, озадаченный тем, что Москва слушает не одни лишь турниры пиитов и бардов в Лужниках. Внимают тебе и сотрудницы Института русского языка, пришедшие однажды с предложением записывать тебя на магнитофон, поскольку ты, по их убеждению, – великолепный носитель традиционной чисто московской речи… Ну, и как прикажешь не гордиться тобой, друг мой Сергеев?
Так и не знаю, записали тебя эти сотрудницы на свои профессиональные бабины или нет? Но в зале, сколько помню, никто не записывал. Не водилось ещё тогда малогабаритной высокочувствительной и общедоступной техники для аудиозаписи. А вне зала, к примеру, в студийной тесной комнатке, и ты вряд ли бы смог говорить с такой самоотдачей, с такой исповедальной прямотой убеждённого православного исследователя и писателя.
Да, писателя. Слово Валерия Сергеева, уже тогда, в пору его первых научных публикаций и лекционных циклов, было по сути и словом православного писателя, едва ли не самого первого в нашем поколении.
Он и тогда уже, чтобы дать роздых аудитории, подуставшей от напора высоких зрелищ и плотных комментариев к ним, мог позволить себе одно-другое-третье лирическое отступление. Как, например, такое, (цитируемое здесь по уже упомянутой книге Сергеева «Дорогами старых мастеров»):
« … в иных дальних местностях у людей старого поколения пеший люд вызывал как-то больше доверия, что ли... Пришлось нашей экспедиции добираться пешком из Красного Холма, старинного городка в северо-восточном углу тверских земель, в дальнее село со странным названием — Шелдомеж, расположенное на самой границе с Ярославской областью. Стояли сухие, необыкновенно жаркие июльские дни. Местность открытая, безлесная, солнце палит нещадно. Еле-еле добрели по раскаленной пыли большака до сельской окраины, с наслаждением выкупались в пруду и, немного отдохнув, собравшись с силами и мыслями, смогли приступать к делам. А дело у нас было самое обычное. В сельской деревянной часовне издавна хранилась известная в этих местах икона — «Шелдомежская Богоматерь». Это произведение не было древним, но надо было осмотреть всё. Старая женщина, хранившая ключи от деревянной часовни, просто и без слов открыла тяжёлую дверь старинным кованым ключом, а на наш удивленный вопрос, почему она даже не взглянула на документы, ответила коротко: «Плохие люди к нам сюда пешком не придут...»