Мой дядя Бенжамен - страница 69

— Шутка — не ответ, — сказал Милло.

— Но неужели ты, действительно, считаешь, что существует такая нравственная боль, от которой можно страдать так же сильно, как и от зубной боли?

— Дело в том, — сказал господин Менкси, — что если бы мне надо было выбирать между желудком Артуса и больным, находящимся в вечном брожении умом Жан-Жака Руссо, то я предпочел бы выбрать первый. Чувствительность — это способность сильно страдать; глубоко переживать — это ступать босыми ногами по острым булыжникам, которыми усеян наш жизненный путь, проходить сквозь глумящуюся и толкающую тебя толпу с незажившей еще раной на боку. Что заставляет человека страдать? — Неудовлетворенные желания. Одним словом, слишком чувствительная душа — это воздушный шар, который не может преодолеть окружающей его атмосферы и подняться ввысь. Дайте человеку хорошее здоровье и хороший аппетит и погрузите его душу в вечную спячку, и он будет самым счастливым из смертных. Развивать его ум — значит насаждать в его жизни тернии. Крестьянин, играющий в кегли, счастливее образованного человека, читающего хорошую книгу.

При этих словах все гости приумолкли.

— Парлант, — спросил господин Менкси, — как мое дело с Мальтусом?

— Мы арестовали его за долги.

— Сожги дело, а судебные издержки тебе возместит Бенжамен.

— Рапэн, а что слышно о моем процессе с духовенством по поводу моего оркестра?

— Дело на неделю отложено.

— Значит, они осудят меня заочно, — ответил господин Менкси.

— Думаю, — сказал Рапэн, — что нам придется уплатить большой штраф. Пономарь показал, что сержант оскорбил викария, когда тот потребовал освободить церковную площадь от оркестра.

— Неправда, я только приказал играть арию «Куда вы направляетесь, господин аббат?»

— В таком случае Бенжамен при первой же счастливой возможности отколотит пономаря. Пусть этот дурак меня еще долго помнит.

Когда подали десерт, господин Менкси приказал приготовить пунш и налил несколько капель пылающей жидкости себе в стакан.

— Вам это вредно пить, господин Менкси, — сказал Машкур.

— Мне теперь ничего уже больше не может повредить, мой милый Машкур! Должен же я проститься со всем, что было мне мило в этой жизни.

Однако силы его быстро падали, и он мог говорить только шопотом.

— Господа, — обратился он к своим гостям, — знаете ли вы, что я пригласил вас на свои похороны? Вы все переночуете у меня, чтобы завтра проводить меня до могилы. Не оплакивайте меня, и вместо траурного крепа вденьте лучше розы в ваши петлицы: это исцеление больного, освобождение узника празднуете вы сегодня. А кто из вас произнесет надгробную речь?

— Пусть говорит Паж, — послышались голоса.

— Нет, — возразил господин Менкси. — Паж — адвокат, а над отверстой могилой надо говорить правду. Я предпочел бы, чтобы это был Бенжамен.

— Я? Но вы же знаете, господин Менкси, что я не оратор.

— Для меня ты достаточно красноречив. Произнеси свою речь сейчас и говори ее так, точно видишь меня, лежащим перед собой в гробу. Мне было бы приятно при жизни услышать то, что обо мне будет говорить потомство.

— Право, я не знаю, что сказать.

— Говори, что хочешь, но торопись, я чувствую, что конец мой близок.

— Хорошо. Итак: «Тот, кого мы сегодня опускаем в землю, оставляет по себе единодушную скорбь».

— Единодушную скорбь, нет, это никуда не годится, — подобную ложь можно говорить только с амвона.

— Тогда вы, может быть, предпочтете «Друзей, которые будут долго оплакивать его?»

— Это менее высокопарно, но тоже недостаточно точно. У каждого из нас найдется на одного искреннего друга двадцать тайных врагов, притаившихся, как охотник в засаде, и выжидающих момента, когда им удастся причинить нам зло. Я уверен, что в нашем околотке найдется немало людей, которых порадует весть о моей смерти.

— Ну, скажем тогда так: «Оставляет безутешных друзей!»

— Безутешных друзей, это тоже ложь, — ответил господин Менкси. — В какой бы мере ни поражало страдание, это, во всяком случае, такой недуг, который не нуждается во враче, он пройдет сам по себе. Большинство страданий образуют на человеческом сердце такие струпья, которые, созрев, отпадут. Безутешны только мать и отец, похоронившие своих детей.