Мой милый повеса - страница 20

Голос Харта прозвучал тихо и холодно:

– Прошу простить меня, если обидел вас: тогда, в парке, или сейчас.

– Нет, нет, нет! Не думайте об этом.

Ее колотила дрожь, но было поздно: Харт почувствовал себя круглым идиотом. Икота у нее прошла, но в душе поселились обида – вне всякого сомнения. Несколько мгновений назад она едва не разрыдалась. И неудивительно: она совсем юная воспитанная девушка, у которой вообще нет опыта, не то что все эти пресыщенные вдовушки, с которыми он обычно имел дело.

Хуже всего, что он обидел ее уже дважды, а это уже не просто невежество, а самая настоящая мерзость. И никто не осудил бы ее, залепи она сейчас ему пощечину.

Нет, не это самое худшее. Пусть он и поцеловал Мэг, якобы чтобы избавить от икоты, но надо быть честным с самим собой и признаться что поступил так потому, что захотел ее поцеловать. Да, это было эгоистично с его стороны, но зато как приятно!

Девушка и так выглядела как богиня, а вблизи оказалась еще красивее: с мелкими веснушками на переносице и щеках и глазами необычного светло-зеленого цвета с золотистыми искорками в обрамлении темных, почти черных, ресниц. Прямо над левым глазом у нее имелся едва заметный шрам, а пахло от нее земляникой. Как же получилось, черт возьми, что все эти годы он не обращал внимания на такую красавицу, хотя она всегда была возле его сестры? Как он мог не ощущать аромат земляники? Он знал ответ: просто привык, что она все время рядом, здесь, прямо у него под носом.

Харт взял ее ладони в свои руки и чуть пожал.

– Простите меня, Мэг, ради бога, простите! Что мне сделать, чтобы загладить свою вину?

Она отчего-то побледнела.

– О, какие пустяки! Это же была шутка, проказа! Я все понимаю. И нет никакой вины. Вы избавили меня от икоты, за что вам огромное спасибо.

Цвет медленно возвращался на ее щеки: очаровательный оттенок нежно-розового. Как же она невинна, бесхитростна и чиста и совершенно не заслуживает, чтобы с ней обходились развязно. Сара наверняка надавала бы ему по щекам, если бы узнала об этом. На то, чтобы добиться от Мэг ответа, у него не оставалось времени: следовало срочно отвести ее в зал, иначе могут начаться пересуды. Он поступил опрометчиво, когда завлек ее сюда, но, слава богу, можно быть уверенным, что она не станет болтать о том, что здесь произошло.

Отпустив ее руки, он щелкнул пальцами и заявил:

– А знаете, я приду на следующие три бала и буду танцевать с вами.

Зеленые с золотистыми искорками глаза широко распахнулись, рот с пухлой нижней губкой приоткрылся.

– Сара сказала, что вы ищете мужа.

Ее румянец стал пунцовым, и он с трудом справился с собой, чтобы не коснуться подушечкой большого пальца ее шелковистой кожи, чуть прикусить эту розовую губку…

– Я вам помогу: буду танцевать с вами сам и попрошу об этом своих друзей: они еще те мерзавцы, но зато с огромными связями в высшем обществе.

– Полагаете, в этом есть необходимость?

Мэг резко развернулась, и в следующее мгновение ее туфли зашуршали по гравию.

Харт нахмурился.

– Я просто подумал, что вам это поможет.

Мэг замерла, и глаза у нее стали размером с колеса его нового фаэтона.

– Вы шутите? Я столько лет была королевой среди подпиравших стены, что любое проявление внимания с чьей бы то ни было стороны мне льстит.

– Значит, договорились, – улыбнулся Харт. – Теперь вам пора возвращаться. Войдите в зал через те двери, что справа, а я подожду немного и войду в те, что слева.

Мэг постояла, словно в нерешительности, потом развернулась и пошла прочь. Ему не хотелось отпускать ее, поэтому он тихо сказал вслед:

– Увидимся завтра на балу у Кинлисов.

На следующий день, ближе к вечеру, Люси Хант сидела на кушетке гостиной дома родителей Мэг. Помещение не просто приводило в замешательство, а вызывало шок. Обои на стенах висели клочьями, ковер был протерт до дыр, на потолке темнели отвратительные коричневые потеки, все мало-мальски ценные вещи, которые когда-то украшали комнату, были давно проданы, чтобы оплатить карточные долги отца семейства, и о наличии их здесь свидетельствовали лишь более темные пятна на видавшей виды мебели.