Мой неожиданный сиамский брат - страница 21

— Спасибо вам, дорогой Леонид Ильич, от всех ветеранов, что живем без войны, пензию платят… хорооошую, почти на все хватает, — по восторженному лицу старика текли слезы умиления.

— Где директор, я спрашиваю!? — прервал старика разгневанный генсек.

Василий от страха разорвал Трофимычу правый рукав и, вырвавшись, рванул куда-то за прилавок.

— Вон там, направо, за рыбным отделом, — сторож ткнул недоеденной колбасой в сторону директорского кабинета.

«Сдал, иуда чекисткая», — подумала, обмирая, Люся. Очередь настороженно и недобро молчала.

— Я сигнализировал органам об этой воровской банде! Но все сигналы остались без ответа, — скороговоркой проговорил сторож. Грозно сдвинув брови, Ильич молча поспешил в указанном направлении. В этот самый момент «хозяйка» магазина и Клава, ничего не замечая, продолжали заниматься любимым делом, а именно «ругались за красную икру». И замолчали только тогда, когда обнаружили, что вокруг непривычно тихо. Обычный звуковой фон магазина словно растворился в вакууме. Генеральный секретарь посмотрел на стены и пол, заляпанные красной икрой, на Лозинскую и товароведа. Провел пальцем по стене, зацепил икры. Попробовал на вкус.

— Да, настоящая икра, свежая, хорошая, — Брежнев помолчал. Потом резко сунул остолбеневшей от страха директорше под нос круг бледно-зеленой ливерной колбасы.

— Ты директор!? На, ешь. Не хочешь? Сами значит, икру ногами топчете, а людей говном кормите! Генерал Рябенко! Позвони куда следует, хоть Щелокову. Пусть разберутся, накажут виновных. Поехали, — приказал Ильич.

Правительственный Зил-114 подъезжал к Боровицкой башне Московского кремля, а Брежнев все никак не мог успокоиться. Викторин все бил и бил по больному:

«Что я тебе говорил, все торгаши заворовались. Пока ты от снотворного тащился, у тебя в стране мафия покруче сицилийской появилась. Теперь поверил? А то привыкли видеть народ из окон персональной «чайки». А как этот народ — «строитель коммунизма» живет, что ест и пьет, вы забыли и думать. Расплодили торговую мафию. Торговцы, сам теперь увидел Леня, икрой стенки сортиров красят. А у народа спецмагазинчиков нет, к которым вы все прикреплены. Ты, когда каждое утро икру черную лопаешь, не вспоминаешь о народе. Как в поэме Филатова? И с выражением продекламировал:

— Утром мажу бутерброд — сразу мысль: «А как народ?» И икра не лезет в горло и компот не льется в рот.

Брежнев не выдержал: «Викторин, ты не прав. Думаю я о народе. Но и меня обманывали. Никто мне не докладывал, что все так плохо. Не надо насчет черной икры. Ты же знаешь, по утрам я ем творог, каши, редко кусочек сыру. Но этой торговой мафии я хребет сломаю! Иначе, зачем мы, коммунисты, революцию затевали! Зачем тогда столько жертв, крови, потерь народных! Чтобы опять захребетники народную кровь пили? Нет! Куда смотрит министр внутренних дел Щелоков? Где его ОБХСС (Отдел по борьбе с хищением социалистической собственности)?

— Вот это ты правильно, шеф, сказал «его» это, а не государства и твоей партии, ОБХСС».

Генеральный обиженно засопел, но промолчал.

Этот незримый и бесшумный для сопровождающих диалог между Ильичем и Викторином закончился перед дверью рабочего кабинета в Кремле.

К удивлению многих присутствующих, в приемной, кроме большинства членов, находился Председатель Госплана Байбаков и кандидат в члены Политбюро, один из молодых и считающихся перспективными кадров, со Ставрополья. Обычно кандидаты в члены Политбюро в заседаниях не участвовали, если только вопрос не был связан с родом их деятельности. На этот раз в предварительно доведенном списке вопросов сельского хозяйства не было.

Раздраженный, злой, энергичный и помолодевший даже внешне Брежнев вошел в «ореховый» кабинет. На ходу велел секретарю Галине подать тарелку и нож. Принесенную тарелку поставил на большой дубовый стол, и положил на нее многострадальную ливерную колбасу. Сел на свое привычное место во главе. Вошли члены Политбюро, стали рассаживаться согласно неформальным рангам. Черненко Константин Устинович, лучший друг Брежнева, начальник Общего отдела ЦК КПСС тяжело, сипло и натужно дыша, сел рядом слева. Это был опытный и почти всемогущий партийный аппаратчик. Настороженно посмотрел на Генерального. В последнее время он не узнавал своего старого друга.