Мой подчиненный - страница 3

— Вы постоянно выручаете меня… — И непроизвольно вырвалось:

— …как Мефистофель Фауста. Он спросил:

— А кто такой Мефистофель?

— Неужели вы не читали Гете? — удивился я и вспомнил, что все-таки он не человек, а сигом. Постарался объяснить: — Гете — великий писатель. Впрочем, это совсем не относится к технике. Так что вам не обязательно знать.

— А другим людям его знать обязательно? Зачем? Объясните, пожалуйста!

— Культурным людям — да, — уточнил я. — Каждый великий писатель по-своему объясняет мир, людей…

— Людей? — переспросил Юлий Михайлович. В его глазах заблестело любопытство. Они стали похожи на глаза ребенка. Он не мог удержаться от вопроса: — Вы сказали «каждый великий писатель». Значит, их было много. А я знаю лишь несколько стихотворений. Вот такое, например: «Я из лесу вышел, был сильный мороз…»

— Некрасов, — сказал я, сдерживая улыбку. — А были еще Пушкин и Лермонтов, Уэллс и Маяковский, Жюль Верн, Бальзак, Свифт, Чапек…

— Одну минуточку, — попросил он. — Повторите еще раз. Я запомню их имена.

— Это слишком долго, — заметил я, отворачиваясь к стене, чтобы он не увидел выражение моего лица.

— Назовите хотя бы самых великих, — не отставал Юлий Михайлович.

Пришлось уступить. В течение доброго часа я перечислял ему фамилии писателей.

На второй день я уехал в командировку и вернулся через неделю. Оказалось, что и Юлия Михайловича эту неделю не было на работе — он выпросил у Григория Гурьевича отпуск.

Появился он в понедельник и, довольно улыбаясь, сказал:

— Я устал, как Сизиф, но преуспел, как Геракл. Или… как Робинзон на пустынном острове. Я ведь и сам был, как пустынный остров, на котором ничего не росло.

До конца дня и на следующий день он сыпал цитатами и даже сам составлял сравнения. Он старался заводить дискуссии о героях Жюля Верна и Достоевского. Особенно его поразили старик у Хемингуэя и «Маленький принц» Экзюпери. Он мог их цитировать часами. Впрочем, Юлий Михайлович приводил цитаты из Шекспира и Фейхтвангера, Ефремова, Беляева и многих других.

Я изумился:

— Вы же говорили, что знаете лишь несколько стихотворений.

— То было неделю назад, — проговорил он. — Но я ходил в публичную библиотеку и прочел те книги, которые там имеются.

— Все? — спросил я. — Все сотни тысяч томов?

— Конечно, — ответил он как ни в чем не бывало. — Вы правы, это было мне необходимо. Я стал больше понимать людей.

На одну минутку я представил себе возможности сиго-ма, и мне отчего-то стало не по себе. Больше я никогда не пытался над ним подтрунивать.

Григорий Гурьевич как-то сказал мне, что теперь у него остается чересчур много свободного времени и он даже начал собирать спичечные этикетки.

Я понял, что все мы мечтаем вернуть те ненавистные дни, когда проблемы не решались и нам приходилось сидеть в КБ до поздней ночи. Я уже готовился писать докладную в Управление, когда нам дали новое срочное задание, еще сложнее предыдущего.

Мы поручили Юлию Михайловичу создать чертеж дополнительного двигателя, а сами засели за решение конструкции рулевого управления.

В тех условиях, для которых предназначался новый стратоплан, это было основным.

«Вот сама собой и решилась проблема взаимоотношений с Юлием Михайловичем, — думал я. — Никто не мешает нам опять работать до изнеможения», 2 Уже к концу квартала мы поняли, что не справляемся с задачей. Тем временем мы лишились очередных премий, меня вызывали «на ковер» к начальству. И по мере того, как тучи сгущались над отделом, менялось наше отношение к сигому.

Спортсмен Коля Букайчик, почти не разговаривавший раньше с Юлием Михайловичем, пригласил его поиграть в теннис. Григорий Гурьевич в разговоре о сигоме сказал «наш выручатель». А мне во время очередного разноса у директора пришло в голову: «Когда нам давали это задание, то рассчитывали на нашего сигома. Я один виноват во всем, ведь его прислали к нам по моей же просьбе, причем предупредили, что долго у нас он задерживаться не может. Стоит только позвонить в Управление, и они с радостью отправят его на обычную для сигомов работу — разведку и освоение планет. А пока он — мой подчиненный, только подчиненный. Ничего больше».