Мой волшебный фонарь - страница 14

— Почему? Видишь ли, Агатка, когда приходят старые знакомые, это одно, а тут директор. Как-никак он папин начальник и… — Мама замялась, и конец фразы повис в воздухе.

— И что же? — допытывалась Агата.

— Ну и неловко приглашать его в дом, где все вверх ногами!

— А пани Трущик, выходит, можно пускать в неубранную квартиру, да? — взбунтовалась Агата. — Это же нелогично, мама! Скорее пани Трущик сунет нос под диван, проверить, нет ли там случайно пыли, чем этот старый маразматик!

— Агата, как тебе не стыдно! — рассердилась мама. — Разве можно так говорить о пожилом человеке! Никакого уважения к старшим…

— Папа его только так и называет, — невозмутимо разъяснила моя сестра. — Я сама слышала: «Этот старый маразматик опять срезал у меня половину премии!» Вот что он сказал. А слово, как известно, не воробей…

— Ну, знаешь ли… — повысила голос мама, — ты, кажется, начинаешь вмешиваться не в свои дела. Лучше помолчи! И изволь, когда он придет, вести себя прилично.

— Ну а как же иначе! — успокоила маму Агата. — С виду мы с Ясеком прелестные двойняшки. Трогательные братик и сестричка. Можешь быть совершенно спокойна — мы будем мило улыбаться пану директору!

Тут мама не выдержала и отправила Агату в ванную. Пришлось ей, бедняжке, часочек там посидеть, наполняя ванну слезами.

— Какое гнусное лицемерие! — сказала она мне позже. — Все во мне кипит и клокочет от возмущения.

— Папа всего один раз в сердцах назвал его старым маразматиком, — втолковывала я Агате. — Ты, когда волнуешься, тоже можешь наговорить невесть чего. Верно? Например, про Малгосю. Хотя она твоя близкая подруга.

— Но я ковры ради нее не выколачиваю.

— Когда должен прийти пан Маевский, ковры тоже никто не выколачивает, ты сама только что сказала. Лучше вспомни, что с тобой творилось перед приходом вашей классной руководительницы. Как ты металась по квартире и с перепугу даже привела в порядок аптечку.

— Ты права, — призналась Агата. — В таком случае все это еще омерзительнее! Да, противно и омерзительно, когда ради одних наводится порядок, а ради других нет…

Трудно сказать, так ли уж это омерзительно, но пока что я под рев пылесоса плыву на своей кровати среди бушующей стихии и настроение у меня препоганое.

В тот день Ясек привел с собой Анджея Глендзена. Пани Капустинская выставила их из комнаты родителей, где собиралась натирать пол, и они ввалились ко мне. Глендзен, присев на подоконник, внимательно оглядел голые стены и заявил:

— Шикарная у вас хата!

— Квартира неплохая, но нам в ней тесновато, — ответила я.

— У нас тоже ничего квартирка. И на тесноту вроде раньше никто не жаловался, не знаю, как будет теперь, когда у меня родится ребенок…

— У тебя родится ребенок?.. — переспросила я, широко раскрыв глаза. — Что ты мелешь?

— Я говорю: когда у меня родится ребенок, у нас сразу станет чертовски тесно. Ребеночку ведь нужно много воздуха, верно?

— Да, конечно, но… о каком ребеночке ты говоришь?

— А откуда мне знать? Какой родится… — Глендзен пожал плечами и посмотрел на меня с жалостью, которой я, кажется, не заслужила. — Впрочем, существуют всего две возможности, — снисходительно объяснил он мне, как последней дурочке, — или мальчик, или девочка.

— Его маму вчера увезли в роддом, — вмешался Ясек. — Но пока еще ничего не родилось, мы только что там были.

— В роддоме?

— Ну да, — подтвердил Глендзен. — У нас не было физры, и Ясек пошел со мной за компанию.

Мы немного помолчали. Потом Глендзен сказал:

— Я вчера купил ванночку. А сейчас пойду за пеленками. Как ты думаешь, десятка хватит?

— Я с тобой, — вызвался Ясек. — Но, кажется, нужно еще какое-то барахлишко?

— У нас всего полно. Ползунки, распашонки… только пеленок маловато — эти детки, говорят, писают с утра до ночи.

— Это точно, — подтвердил Ясек таким тоном, будто сам вырастил по крайней мере пятерых.

— Послушай, Анджей… — не удержалась я. — А где же папа?..

— Папы нету. Его забрили…

— Забрили?

— Ну да. Призвали на военную службу, — снисходительно объяснил Глендзен и тяжело вздохнул: — Все на мою голову… Как бы только не было родовой травмы! Я рождался двое суток, — с гордостью поведал он и скромно добавил: — Но обошлось без последствий.