Моя Аврора - страница 5
— «Зачем тянуть? — сказала тогда мама. — Они так любят друг друга, это очевидно, и долгое ожидание грозит обернуться мукой».
И отец уступил. Да и родители Нэйда мечтали о внуках.
— Ты хотела выдать меня замуж и спешила, потому что…
— Да, и давай не будем это обсуждать. Поговорим лучше о будущем. Я всё продумала. О садике не беспокойся, я заготовила тебе специальное удобрение. Эффект тот же. Надеюсь и молюсь, что дочки твои вырастут нормальными…
Она ещё что-то говорила, разъясняла, втолковывала… Но Аврора её не слышала, из-за гула в ушах… Это шумела кровь, учащёнными толчками исторгаясь из сердца. Растения вокруг представлялись дурно пахнущими уродцами.
Как тяжко на душе! Как тяжко…
— Мама, зачем, мама? — сумела выговорить она, наконец.
Мать растерялась.
— Что, зачем?
— Зачем скрывать, обманывать? Не лучше ли было довериться судьбе, а не идти наперекор? Всему…
— Вздор!
— Нет, мама. Судьбе свойственно мстить, она отомстит.
Родительница фыркнула.
— Книжек перечитала? Но не тех, что полезны приличной девушке. Завтра же набери в библиотеке любовных романов и книг по домоводству. Только их ты должна читать до свадьбы.
В этом мама права. Аврора вечно интересовалась не тем, и, соответственно, читала не те книги. Вместо прелестных стихов — трактаты по философии и космогонии, в обход изящной нумерологии — чёрствую математику, вместо женских романов — книги о приключениях и сражениях… Благо, росла вместе с братьями, так что это не сильно бросалось в глаза. И, да! Вышивать, шить, расписывать горшочки, плести коврики, составлять букеты и сотни прочих дамских увлечений… Аврора никогда не любила. Делала всё как положено, но без огонька. Скорее по необходимости, чем из вдохновения и по велению души. Раньше она не могла взять в толк почему, а теперь это объяснялось её патологическим тридством. Наверное, что-то такое Аврора смутно подозревала, гадая, что с ней не так, но боялась себе признаться…
И конечно её застиг врасплох главный вопрос: А хотела ли она замуж?
Едва ли сейчас Аврора могла что-то внятно ответить. Её воспитывали как женщину, а не трида… Как полноценную женщину!
— Тайное станет явным… — она с трудом узнавала собственный голос.
— Нет, — возразила мама. — Если постараться, то нет.
— Но всё-таки, почему? Кроме меня у тебя ещё две дочери. Настоящие девушки.
Сомнений в этом не возникало. Старшая — Сабрия уже четыре марша как замужем и у неё двое милых детей. Майя… Пока что совсем дитя, но будущую женщину легко распознать и в этой очаровательной девочке. Она исполнена кокетства и с таким удовольствием делает всё то, что Аврора выполняла лишь по обязанности. И цветы тянутся венчиками, как только младшая сестрёнка заходит в сад… Аврору всегда называли самой красивой из сестёр, но, кто знает, когда Майя расцветёт…
— Мама! Ответь мне, пожалуйста.
Мир вновь обрёл краски и чёткость.
— Тихо, дорогуша… — в маминых глазах затаилась печаль. — Я больше не хочу терять. У меня была… есть сестра, близнец. Когда нам исполнилось по семь маршей, выяснилось, что она трид и её забрали. Не представляешь, что я пережила… Она как будто умерла… Но я чувствовала, что она где-то там, одинока и несчастна. Это было ещё хуже, чем страдать и тосковать самой… Я не видела её с десяток маршей. Как-то раз мы встретились случайно…
— Как вы узнали друг друга? — от расстройства Аврора плохо соображала.
— Дорогая, — мама снисходительно улыбнулась, — ты не слишком смекалиста для трида. Немного усилий и вполне сойдёшь за женщину, глупышка, особенно в первые марши семейной жизни, а потом твой муж не отличит…
— А, — догадалась Аврора, — вы же одинаковые.
И этим, видимо, маму разочаровала.
— Теперь не настолько. Я — женщина и матрона, она — трид и жрица. Это наложило свой отпечаток.
— Теперь? Вы знаетесь до сих пор?
Мама кивнула.
— Да, та встреча была недолгой, но мы успели поклясться, что снова найдём друг друга. Это оказалось легко. Клеи — верховная жрица в городском храме…
— Значит, — до Авроры внезапно дошло, — это она помогала тебе? Ты платила своей… сестре?
— Ну, что ты, доченька! Не ей… Я просто оставляла пожертвования другим жрицам. И они соглашались молчать, если что-то и подозревали.