Моя Чалдонка - страница 12
Растянувшись длинной колонной, шагали по Тунгирскому тракту школьники Чалдонки.
Стучали, сталкиваясь, лопаты, позвякивали ведра, и ребячьи голоса ломали утренний морозный воздух.
Ерема Любушкин и Володя Сухоребрий напялили себе на головы бумажные пилотки. Надув щеки, они выщелкивали какой-то марш. Дима Пуртов барабанил палкой по ведру идущей впереди Нины Карякиной. Лиза Родионова задевала то одного, то другого и получала в награду тычки со всех старой. Веня Отмахов играл на чудеснейшем музыкальном инструменте — расческе, обернутой в папиросную бумагу. Саша Коноплев постреливал из тростниковой дудочки бумажными комочками. Чернобоб то нырял в колонну и путался под ногами, то, поджав уши, припускал по дороге, по кочкарнику; иногда лай его доносился от Урюма.
— Эх, порядок! — покачал головой Кайдалов. — Как в цирке!
— Ну и что же? — ответила Тоня. — Не на похороны идут. Пусть себе! — Она взглянула на безучастное лицо Анны Никитичны. — Плохо, что не все пришли.
В самом деле, не пришла Тамара Бобышкова. Одна из всего класса! Почему? Еще в школе, когда строились, пятиклассники обсуждали это событие.
— Бобылиха — известная барынька! — злорадствовал Дима. — Как же, будет она руки марать!
— Может, она заболела! — вступилась за подругу Маша Хлуднева. — А вы уж сразу!
— Ага, заболела! — вмешался Веня. — Вчера в школе была — не жаловалась. Воспаление хитрости у нее.
— Ясно, мамаша с папашей не пустили, — загудел Ерема Любушкин.
Анна Никитична, Тоня и Кайдалов шли рядом, справа от колонны. Река, дышавшая холодком, была скрыта зарослями тальника. Вдруг из гущи кустарника, в двух шагах от учителей, одним прыжкам выскочил на дорогу человек.
Он был высок, худощав, гибок. Несмотря на морозный утренник, рубашка на нем была расстегнута, а новую стального цвета телогрейку он перекинул через плечо, небрежно придерживая ее пальцем за вешалку. Светлые длинные волосы, не прикрытые кепкой, были мокры и местами прихвачены инеем.
— «Выходила тоненькая-тоненькая, Тоней называли потому!» — произнес нараспев светловолосый парень. Он обращался к вожатой, но быстрые, шалые глаза оглядели всех. Учителя невольно остановились. — Физкульт-ура, товарищи!
— Пропадешь ты, Сеня! Разве можно в эту пору купаться!
— И это говорит первая спортсменка Забайкалья! Тонечка, кроме смерти, ничего не будет! — ответил, смешливо сморщив лицо, Сеня. — На картофельный фронт идете? Молодцы! Руби врага, подкапывай!
Он повернулся лицом к проходящей мимо колонне и крепким тенорком прокричал:
— Ать-два! Ать-два! Тверже шаг! Выше головы! Вот как надо! — снова обратился он к учителям.
Анна Никитична поймала на себе пристальный, острый взгляд.
— Будем знакомы! — Сеня сложил ладонь корабликом и подал Тоне: — Гайкин!
Затем протянул руку Кайдалову:
— Железкин.
Старый учитель проворчал что-то про себя, но руку подал.
— Заклепкин! — отрекомендовался Семен Анне Никитичне и попридержал ее руку в своей. — Эх, пошел бы с вами, — смешливо вздохнул он, — да у меня свой фронт. Ну, догоняйте! Ваши уже далеко!
— Что за странный парень? — спросила Анна Никитична, когда тот пошел своей дорогой.
— Шут, недоумок, и все! — заметил Кайдалов. — Не фамилия, а какой-то металлолом!
— Чугунок его фамилия! — ответила Тоня. — И совсем не шут, а хороший драгер. Я с ним еще в школе училась, и Алеша с ним дружил. Ну, есть у него немного…
Чего немного, она не сказала.
Спустя полчаса расступились невысокие, округлые сопки, щетинившиеся белыми пиками берез. Глазам открылась широкая падь, а там — пашни, огороды, луга и фермы подсобного хозяйства прииска. Зерновые уже убрали; из бурой сиротливо пустующей земли торчали рыжие иглы стерни. Среди золотого пшеничного жнивья красной заплатой выделялось гречишное поле. Миллионами белых звездочек сверкала изморозь на земле, на жнивье, на желтой, побитой ночными заморозками ботве. Солнце уже поднялось над восточными сопками, ни от еще бледного, точно предутреннего неба веяло холодком. Коршуны, бесшумно и тяжело взмахивая крылья ми, косо пролетали над огородами и постройками подсобного, над высокой и пестро выкрашенной деревянной аркой, над полотнищем с лозунгом: «Уберем без потерь урожай военной осени 1941 года!»