Моя чужая 2 - страница 8
Парень пожал плечами и нажал кнопку звонка.
– Читал.
За дверью послышались торопливые шаги, затем замок заскрежетал, и вскоре мы увидели улыбавшуюся Марусю.
– А это что за водяные? – она, по-прежнему улыбаясь, распахнула дверь. – Ну входите же. Боже, да вы вымокли до нитки! Оленька, тебе ещё не хватало простудиться! Сейчас чай с малиной заварю.
Маруся заторопилась на кухню, загремела посудой.
– Ма, Дика покорми, – крикнул Никита, а сам открыл дверь в свою комнату.
– Не обращай внимания, я не успел прибраться, – парень смущённо развёл руки.
Я огляделась. Ничего себе – не успел прибраться! Да его комната по сравнению с моей была идеально чистой. Все вещи лежали по местам, вокруг ни пылинки. Наверное, ему никогда не приходилось выслушивать отповедь Маруси за разбросанные вещи и бумаги.
– А почему твоя мама не волнуется, что ты тоже можешь простудиться? – выпалила я вертевшийся на языке вопрос.
– Хм, – он пожал плечами. – Ну, наверное, потому что я мужчина и сам могу позаботиться о себе. Обычно болеют слабаки. Ну а девчонки относятся к слабому полу, – он хитро улыбнулся.
– Выходит, я слабачка?
Он рассмеялся и щёлкнул меня по носу:
– Нет, ты просто девчонка.
Маруся заглянула в комнату. В руках она держала пушистый шерстяной плед.
– Никит, укутай Олюшку как следует. А я мигом принесу вам чай.
– Спасибо, мам, я сам.
Никита вышел вслед за Марусей, а я, завернутая в тёплый, немного колючий плед, стала разглядывать комнату друга.
Аккуратно застеленная кровать, на стенах, поклеенных светлыми обоями, большая картина, на которой нарисована долина с красными маками-светлячками, около окна – секретер, а на нем кактус в горшке и фотография какого-то мужчины, чем-то смутно напомнившего Никиту. Может, его отец? На противоположной стене – полка с книгами. Все вперемешку – словари, пара томиков Конан Дойла, какие-то учебники и даже сказки. В углу притулилось кресло и старенький торшер с оранжевым абажуром. Просто и ничего лишнего. Моя комната была совершенно другой, комбинация дискоклуба, модельного агентства, избы-читальни и пряничного домика. Впрочем, у многих моих подружек комнаты были точно такие же. Единственное отличие – я ненавидела розово-сиреневые тона, а предпочитала тёплые земляные.
Никита вернулся с подносом, на котором стояла вазочка с какими-то восточными сладостями и дымились две чашки с чаем. Маруся умела печь столько различных вкусностей, что мне казалось, я уже прибавила пару килограммов с тех пор, как мы начали дружить с Никитой.
– А где Дик? – я вдруг вспомнила о собаке и почувствовала, как краснею от стыда – совсем забыла о нем.
– Мама покормила его, теперь он лежит около двери на коврике.
– Твоя мама такая добрая… – Он согласно кивнул, закидывая печеньку в рот. – Моя давно бы уже выгнала Дика на улицу. Она не любит собак.
– Ее можно понять, Оль. Собаки бывают чересчур надоедливые, крутятся под ногами, лизнуть норовят. А многие их просто боятся.
Я закусила губу, задумалась. Никита, наверное, прав. Вообще, мне казалось, он всегда прав. Такой рассудительный, у него всегда есть ответ на любой вопрос. И все объяснит досконально. Классный он! Здорово, что мы с ним друзья.
Уже поздним вечером, после того как мама в который раз проверила, сплю ли, и удалилась к себе, я вылезла из-под одеяла и забралась на подоконник. В открытое настежь окно врывался одуряюще-свежий воздух, пахнувший листвой и ещё чём-то, что будоражило все внутри меня. Я мечтательно улыбалась, представляя Никиту сидящим сейчас в кресле и читающим одну из своих книжек. Или может… может, он так же, как и я, сейчас сидит на подоконнике, и тоже наслаждается тем же самым воздухом, ласковым ветерком и думает обо мне… Ах, как же хочется знать. Я смежила веки, мысленно представляя его. Взлохмаченные тёмные волосы, загорелое скуластое лицо и ярко-зеленые глаза с длинными тёмными ресницами. Тряхнув головой, сжала разгоряченные щеки ладонями. Мамочки, я, кажется, влюбилась в своего соседа!
Проснувшись утром, я первым делом побрела в кухню, там царила непривычная тишина – мама еще спала. Воспользовавшись этим, я открыла окно, позволяя ветерку ворваться внутрь. Я ненавидела утреннюю суматоху, спешку, окрики. Глянув на циферблат, поняла, что долго насладиться покоем мне не удастся – совсем скоро прозвонит будильник, а следом хлопнет дверь маминой спальни, она выскочит оттуда взъерошенная, с тёмными кругами из-за несмытой с вечера туши под глазами. Она будет делать все одновременно – умываться, готовить завтрак и одеваться, перемежая все это бормотанием ругательств.