Моя Индия - страница 18

Когда я занимал позицию, Шер Сингх, разместив своих товарищей цепочкой на избранном участке лесной чащи, начинал двигаться ко мне, крича громче всех и продираясь через самые густые заросли. Птица взлетала, и он кричал: «Вот она, господин! Летит, летит!» Когда же через кусты с треском продиралось крупное животное, что случалось нередко, он кричал своим товарищам, чтобы они не убегали, уверяя их, что это только замбар, читал или, возможно, большой кабан. За день мы прочесывали, таким образом, десять — двенадцать участков зарослей, добывая с дюжину лесных птиц, двух-трех зайцев, а иногда маленького кабана или дикобраза. В конце охоты добыча делилась между загонщиками и охотником, а если дичи оказывалось мало, то только между загонщиками. Самым счастливым моментом для Шер Сингха был тот, когда он в конце дня направлялся домой, гордо неся на плече павлина в полном оперении.

К этому времени Пунва уже женился, и быстро приближался день, когда Шер Сингху придется покинуть дом, поскольку шесть акров земли не могут прокормить двух братьев. Зная, что сердце Шер Сингха будет разбито, если ему придется покинуть деревню и свои любимые джунгли, я решил устроить его учеником к своему другу, имевшему гараж в Катгодаме, откуда его машины совершали рейсы в Найни-Тал. После того как Шер Сингх пройдет курс обучения, я собирался взять его к себе шофером, а в зимние месяцы использовать на охоте в качестве помощника. Летом, пока мы находимся в Найни-Тале, он мог бы присматривать за нашим домом и садом в Каладхунги. Когда я сообщил ему о своих планах, дававших ему возможность постоянно жить в деревне совсем рядом с домом, который он не покидал со дня рождения, Шер Сингх онемел от восторга.

На протяжении нашей жизни мы составляем множество планов, и я не уверен, стоит ли огорчаться, когда некоторые из них не выполняются. Шер Сингх должен был начать работать учеником после нашего возвращения в Каладхунги в ноябре. В октябре он заболел тропической малярией, затем воспалением легких и за несколько дней до нашего приезда умер. В детстве он был счастлив и целыми днями пел, но кто знает, была бы его жизнь в нашем вечно изменяющемся мире такой же счастливой и беззаботной, как в первые годы его короткой жизни?

Прежде чем покинуть на время наш дом, с тем чтобы восстановить здоровье, подорванное на войне против гитлеровской Германии, я собрал своих арендаторов и их семьи и в третий раз сказал им, что настало время стать хозяевами земли и самим управлять деревней. На этот раз от имени арендаторов выступила мать Пунвы. После того как я кончил говорить, она поднялась и сказала с присущей ей практичностью:

«Вы зря оторвали нас от работы. Мы уже говорили вам и сейчас опять повторяем, что не возьмем вашей земли, ибо, если мы ее возьмем, это будет означать, что мы больше не ваши люди. А теперь, господин, как насчет того кабана, сына шайтана, который перелез через построенную вами стену и поел мой картофель? Пунва и другие не могут подстрелить его, а мне надоело сидеть всю ночь и бить в жестянку».

Как-то вечером Мэгги и я шли вдоль выжженного огнем поля, которое опоясывает подножие гор. У наших ног бежал Дэвид. В это время через дорогу перебежал кабан — достойный отпрыск старого шайтана, который в преклонном возрасте, изрешеченный дробью, погиб в битве с тигром, продолжавшейся всю ночь. Солнце уже село, и расстояние было велико — добрых триста ярдов, однако стрелять имело смысл, поскольку кабан совершенно определенно направлялся в деревню. Я установил прицел и, прислонив ружье к дереву, выжидал, пока кабан отдыхал у края глубокой лощины. Я спустил курок, кабан прыгнул в лощину, вскарабкался на противоположную сторону и со всех ног пустился наутек. «Ты промахнулся?» — спросила Мэгги. В глазах Дэвида я прочел тот же вопрос. Я мог промахнуться только в том случае, если неправильно поставил прицел. Но я четко видел черную щетину кабана в прорези моего серебряного прицела, а дерево помогало мне точнее прицелиться. Так или иначе, надо было идти домой, и, поскольку протоптанная скотом тропинка, по которой только что удалился кабан, привела бы нас к Кабаньему мосту, мы решили посмотреть, каковы результаты моего выстрела. В том месте, где кабан прыгнул в лощину, его нога глубоко ушла в почву. На противоположной стороне лощины, где он вылез наверх, виднелись следы крови. В двухстах ярдах находилась узкая полоска густых зарослей. По-видимому, утром я обнаружу там мертвого кабана, поскольку он оставил после себя широкий кровавый след. Если он еще жив и могут быть неприятные неожиданности, лучше Мэгги не сопровождать меня. К тому же утром гораздо светлее.