Моя любовь, моё проклятье - страница 9
Ремир не ответил.
— Забей… Она с ним чуть ли ни со второго дня трахается.
— Как?
— Ну как люди трахаются? Ты откуда вообще такой? Из инкубатора?
Внутри оборвалось. Она, нежная, тёплая, с блестящими глазами и это скотское слово: трахается. Не может она! Врёт этот Длинный.
— Ты-то откуда знаешь, что она с ним…?
Договорить не смог. Язык не повернулся.
— А кто этого не знает? Ну, кроме тебя. Весь лагерь знает. Назар сам говорил. Да и она подружкам рассказывала, как там они и в каких позах по три раза в день. Говорю тебе — забей на неё. Там вообще ничего не светит. Ты это, только не психуй, а то я тебя уже боюсь.
Слова его будто точечные удары поражали в самое сердце. Словно иглы с ядом, которые не убивают, но медленно и верно травят.
Вернулся из столовой Витёк. Похлопал по спине Длинного. Тот так и лежал на животе, свесив безвольной плетью худую руку.
— Как ты? Всё не очухаешься? А зря, на обед сегодня борщ давали, пюре и жареную курицу. И медовое пирожное на десерт, — перечислял Витёк, а сам косился на Ремира.
— Да плевать, — простонал Длинный. — Вообще не говори про еду.
И тут в их комнату постучали.
— Кам ин! — гаркнул Витёк.
Дверь отворилась, и все трое опешили, потому что в их комнату заглянула Полина Горностаева.
— Привет, мальчики, — кокетливо улыбнулась она, потом нашла глазами Ремира: — Можно тебя на минутку?
— Слушай… — начала она, когда оба уединились в холле. — Приходи сегодня сразу после отбоя к складам. Придёшь?
— Зачем?
— Ну, просто, на свидание. Или я тебе уже не нравлюсь?
В зелёных глазах искрились смешинки. Но это так, верхний слой, наносной, сиюминутный. А вглядишься — и там, в глубине такое, что дышать забываешь. Утонуть в этих глазах хотелось. Вот уж точно — омуты.
— Я приду, — выдавил Ремир, точно под гипнозом.
— Ну и прекрасно! Значит, встречаемся сразу после отбоя, — многообещающе улыбнулась она.
Ремир вернулся в комнату на негнущихся ногах, сел на кровать, силясь осознать происходящее. Все эти метания от горестного отчаяния до восторга изрядно потрепали ему психику. Так и тронуться недолго.
— Чего она приходила? — полюбопытствовал Витёк.
— На свидание позвала, — честно ответил Ремир, скорее, от шока, чем от желания похвастаться.
Витёк присвистнул:
— Во дела!
А Длинный, не поднимая головы, протянул:
— Не ходи…
Конечно же, он пошёл. Во-первых, слово дал. Во-вторых, хотелось очень. Ну а слова Длинного про то, чем она там с Назаром занимается со второго дня, вылетели из головы начисто.
Поля уже ждала на месте, когда Ремир подошёл. Стройная, длинноногая, в белом сарафане, на плечи наброшена лёгкая кофта.
В темноте Полина выглядела по-другому, взрослее, загадочнее. И это волновало ещё больше.
— Идём, — позвала она, — у меня есть ключ.
Склады располагались в длинном и приземистом кирпичном здании. За одной из дверей, знал Ремир, хранились личные вещи, сумки там, чемоданы, рюкзаки. Сам сюда сдавал свою сумку по приезду. Крайняя дверь с противоположного конца вроде служила подсобкой, где уборщики, дворники и прочий персонал держали свои причиндалы. Ещё две посередине всегда были заперты, и что там — он понятия не имел. Полина открыла одну из них.
— Заходи!
Осторожно и наощупь, потому что внутри оказалось абсолютно темно, Ремир проскользнул вслед за ней, притворив за собой дверь. Сделал шаг, другой в кромешной мгле и наткнулся на неё, на тёплое дыхание, мягкую грудь, нежные руки. Голова закружилась так, что на ногах еле устоял. Язык прилип к пересохшему нёбу.
— Ну же, — прошептала она, — что ты стоишь, как вкопанный. Иди сюда. Тогда в столовке ты посмелее был.
— А что делать? — выдохнул он.
— Хочешь заняться этим?
— Чем? — не понял он.
— Блин, ты чего так тупишь! Ну этим… Ооо! Переспать со мной хочешь или нет?
Сердце подпрыгнуло вверх и лихорадочно забилось где-то у горла. В помещении было жарко и душно, хотя, скорее всего, ему просто так казалось из-за её близости. В паху скачками росло напряжение. И тут уж он сделать совсем ничего не мог. Полина коснулась его шеи, опалила. Провела ладонью по груди, по животу, мимоходом, но явно намеренно задела ширинку. И напряжение тут же достигло пика. Жар, что пульсировал в висках, сосредоточился там, превратившись в разрывной огненный шар. Дыхание стало хриплым, рваным.