Моя мадонна / сборник - страница 22

стр.

И действительно, очень требовательна была Наталья Николаевна к няням, отчего те часто менялись.

Дальше в дневниках, наверное, были еще записи о его возвышенном чувстве к Наталье Николаевне, но страницы вырваны чьей-то безжалостной рукой. Может быть, сам Петр Яковлевич счел неудобным оставлять дневники поколениям с такими признаниями. Может, уже после его смерти малограмотной Олимпиаде Федоровне прочел кто-то эти страницы, и она решила из ревности их уничтожить. Может, кто-то потомков счел ненужным оставлять в дневнике эту сердечную исповедь. Но так или иначе, в тетради, искусно переплетенной в картонные корки, отсутствует много страниц.

Читая записи Петра Яковлевича, я поражаюсь, как удивительно верно почувствовал мой прадед светлый облик той, которую он любил всю жизнь. Ведь ей он сказал всего несколько слов, в людских и среди бар слышал о ней так много осуждающего. Но ничто не поколебало его веры в душевную красоту и чистоту Натальи Николаевны.

Увы! Не только многие современники Пушкиной из разных кругов осуждали и обвиняли ее. Эти обвинения звучали и в воспоминаниях современников о ней, и в художественных произведениях — и в те времена и в наши дни! И только не так давно найденные и опубликованные «Неизвестные письма Н.Н.Пушкиной и ее сестер Е.Н. и А.Н.Гончаровых» дали возможность нам представить Наталью Николаевну совсем другой.

Нет, не напишет пустая светская красавица, увлеченная только нарядами и балами, таких вот строк:

«Тесная дружба редко возникает в большом городе, где каждый вращается в своем кругу общества, а главное — имеет слишком много развлечений и глупых светских обязанностей, чтобы хватало времени на требовательность дружбы».

Только своему другу, жене, увлеченной литературными делами мужа-поэта, находящейся в курсе всех его дел, понимающей и умной, Пушкин мог давать такие поручения:

«Мой ангел, одно слово: съезди к Плетневу и попроси его, чтобы он к моему приезду велел переписать из Собрания законов (годов 1774 и 1775, и 1773) все указы, относящиеся к Пугачеву. Не забудь… Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу и привезу тебе пропасть всякой всячины. Надеюсь, что Смирдин аккуратен. На днях пришлю ему стихов».

«При сем пакет к Плетневу для „Современника“; коли цензор Крылов не пропустит, отдашь в комитет и, ради бога, напечатать во 2 №».

«…Благодарю и Одоевского за его типографические хлопоты. Скажи ему, чтоб он печатал как вздумает — порядок ничего не значит. Что записки Дуровой? пропущены ли цензурой? они мне необходимы — без них я пропал. Ты пишешь о статье гольцовской. Что такое? Кольцовской или гоголевской? — Гоголя печатать, а Кольцова рассмотреть. Впрочем, это неважно (1836 г.)».

«Ты спрашиваешь меня о „Петре“? идет помаленьку; скопляю матерьялы — привожу в порядок — и вдруг вылью медный памятник, которого нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок. Вчера видел я Сперанского, Карамзина, Жуковского, Вильгорского, Вяземского — все тебе кланяются».

«Так как теперь к моим прочим достоинствам прибавилось и то, что я журналист, то для Москвы имею я новую прелесть. Недавно сказывают мне, что приехал ко мне Чертков. Отроду мы друг к другу не езжали. Но при сей верной оказии вспомнил он, что жена его мне родня, и потому привез мне экземпляр своего „Путешествия в Сицилию“. Не побранить ли мне его en parent? (по-родственному…) Письмо мое похоже на тургеневское — и может тебе доказать разницу между Москвою и Парижем» (11 мая 1836 г.).

В первом томе «Современника» были опубликованы письма Н. И. Тургенева из Парижа «Париж (хроника русского)». В этих письмах сообщались новости парижской литературной, политической и театральной жизни. Вот Пушкин и сравнивает эти письма со своими. Ясно, что Наталья Николаевна в курсе писем Тургенева.

Или вот еще одна исповедь другу:

«Слушая толки здешних литераторов, дивлюсь, как они могут быть порядочны в печати и так глупы в разговоре. Признайся: так ли со мною? Право, боюсь. Баратынский, однако, — очень мил. Но мы как-то холодны друг к другу».