Моя мадонна / сборник - страница 32

Граф Александр Сергеевич при сооружении Казанского собора находился в Петербурге как первоприсутствующий в особо учрежденной комиссии. Строителем же собора был его воспитанник из крепостных людей Андрей Никифорович Воронихин.

Сын графа Александра Сергеевича, Павел Александрович, по воле отца четыре года путешествовал за границей, с ним ездили учитель француз Ром и Андрей Воронихин, тот самый, который потом воздвиг Казанский собор.

Граф Павел Александрович, муж графини Софьи Владимировны, был близок ко двору. Он некоторое время жил в Петергофском дворце. Сверх всех наград от императора он имел оригинальный подарок — яхту с двенадцатью матросами и одним унтер-офицером, которые во время нахождения на яхте считались на действительной службе. Яхта стояла на воде перед загородным домом, на даче, на Выборгской стороне. Петр видел эту яхту.

Петр видел и графиню Софью Владимировну, которую иначе не называли, как «высокообразованной», «замечательной русской женщиной». В самом деле, она была наделена редкими качествами. После смерти мужа двадцать восемь лет самостоятельно распоряжалась Пермским имением, ввела немало новшеств с целью улучшения жизни крепостных.

Петра поразила внешность Софьи Владимировны. Была она уже немолодой, очень властной, решительной в манерах и, видимо, страстно хотела сохранить ушедшее обаяние молодости, которое, очевидно, было когда-то по-настоящему сильным, и поэтому чрезмерно красилась. Петр, как художник, сразу же подметил, что, если бы румяна на лице ее были бледнее, они соответствовали бы возрасту, а следовательно, молодили бы ее. Видимо, в молодости была она красивой, стройной, женственной. И теперь ее лицо было приятным. Глаза смотрели внимательно. Улыбка привлекала доброжелательностью, и глубоко западавшие морщины на лбу свидетельствовали о том, что женщина эта мыслит, думает и над каждым словом своим, и над всем, что видит. Петр почувствовал даже уважение к графине. А она, по-видимому, заметила это и хорошо улыбнулась ему на прощание.

Кроме графини Софьи Владимировны, Петр неоднократно видел ее дочь, Наталью Павловну, ту самую графиню, которая в 1818 году вышла замуж за своего двоюродного брата Сергея Строганова и имя которой пожизненно сохранилось в «вольной» Петра, полученной уже от нее. Белокурая, моложавая графиня, вся какая-то неестественная, почти не умеющая говорить по-русски, с заметным французским акцентом и нарочитой картавостью, вызвала в Петре чувство раздражения.

Чем ближе подъезжал Петр к родным местам, тем чаще вспоминал он все, что было услышано от людей и прочитано из книг о Строгановых. На клочке бумаги он берег выписанное им место из пожалованной грамоты царя Иоанна Васильевича Грозного от 4 апреля 1558 года. «Именитым людям Строгановым на земли в Перми Великой по реке Каме: ниже Великой Перми (Чердыни) за восемьдесят верст, по Каме реке на сто сорок шесть верст» — это в пределах всей Пермской губернии.

Именитые люди Строгановы, пожалованные с 1558 года обширными землями по реке Каме и Чусовой с притоками, были независимы в своих вотчинах и, как феодальные бароны, не подлежали ничьему суду, кроме личного суда царского.

Именитые люди Строгановы были очень деятельными колонизаторами пермских земель и, владея пожалованными им землями, содействовали правительству московскому в завоевании Сибири.

Не случайно же крестным отцом барона Николая Григорьевича Строганова (1700 год) был Петр Великий. Отец же младенца Григорий Дмитриевич Строганов пожертвовал Петру Первому два военных фрегата, построенных и вооруженных на собственные средства. А за это великий крестный 2 мая 1702 года «на зубок» крестнику пожаловал в вечное владение ему и потомству в Перми Великой реки Обву, Инову, Косьву с жившими по ним пермяками, 14 003 души.

Деятельными, богатыми и почтенными были и теперь графы Строгановы. Это Петр увидал сам.

Узнал в какой-то мере Петр и жизнь сестер Гончаровых, но здесь все было непонятно. Можно было бы порасспросить всезнающих слуг, но Петр не хотел не только расспрашивать, но и слушать, когда те сами начинали говорить о Гончаровых. Здесь была замешана его душевная тайна, чувство, трагически прекрасное в своей безнадежности и молчаливости. Ему казалось, что за Наталью Николаевну он с радостью отдал бы жизнь.