Моя неволя - страница 4

Наконец построение закончено, и, оставив в карьере умерших ночью, колонна двинулась в том направлении, откуда пришли накануне. Опять нещадно палило солнце, и опять хотелось пить. Около полудня сделали привал у небольшого болота, которое вчера миновали не останавливаясь.

Почти все вошли в воду. Большинство пило взмученную теплую жижу, а остальные, в том числе я, зашли в болото, чтобы освежить натруженные в пути ноги. Пить я, хоть и очень хотелось, не стал, поскольку болотная вода не внушала мне доверия и могла содержать какую-нибудь заразу. А заболеть в плену, особенно желудочным заболеванием, — почти верная смерть. Своим товарищам я тоже не советовал пить эту воду, и они вняли мне. Однако во фляжку воды я набрал, чтобы потом ее вскипятить.

Неожиданно я почувствовал босой ногой какой-то мягкий предмет. Я сунул руку в воду и вытащил небольшой, килограмма на три, мешочек с мукой. Радость моя была безмерна. Промок только верхний слой муки, а все остальное было сухим. Вечером мы сварили из муки похлебку и устроили настоящий пир. Мне казалось, что вкуснее я никогда ничего не ел. Мешочек я высушил и потом отдирал образовавшиеся мучные шарики и ел их с превеликим удовольствием.

Оставив в стороне место первой ночевки, мы вошли в небольшое село, которое было недалеко от нашей бывшей линии обороны. Женщины и дети высыпали из своих хат навстречу нам. Одни из праздного любопытства, другие в надежде встретить своего близкого человека, третьи с целью передать в колонну какую-нибудь еду, четвертые пытались выручить кого-нибудь из плена. Делалось это так: женщина, остановив на ком-то свой выбор, бросалась к нему с криком «это мой муж», «отец» или «сын», обнимала его и старалась выдернуть из колонны. К моему удивлению, этот прием иногда действовал. Позже я видел такое неоднократно. Попытки передать в колонну съестное чаще всего заканчивались неудачно: съестное либо выбивалось из рук, либо отбиралось конвоирами. Пленных, пытавшихся поднять пищу с земли, как правило, избивали, а то и стреляли в них. Кое-кто из пленных бросал на землю треугольнички писем в надежде, что жители села подберут их и потом, когда прогонят немцев, отошлют эти письма адресатам. Но писем было очень мало, так как у нас не было ни бумаги, ни карандашей. Пройдя через село, мы вступили на мост, под которым журчала небольшая речушка, манившая чистой и, по-видимому, прохладной водой. Мелькнула мысль: вот прыгнуть бы с моста в воду и спрятаться в камышах. Но глубина речки была очень маленькой, так что я просто разбился бы о камни, да и конвоиры следили за нами зорко.

Однажды вечером, когда солнце уже готовилось скрыться за горизонтом, дорога вывела нас на большое хлебное поле, за которым виднелась колючая проволока очередного лагеря. Многие бросились в хлеба, рвали еще не созревшие колосья и жадно совали их в рот. Кое-кто наполнял колосьями котелки, карманы, пилотки — словом, все, что могло быть тарой. Ни окрики конвоиров, ни приклады, ни пальба из винтовок не смогли сдержать хлынувшую на хлебное поле голодную массу людей. Зная, к чему это может привести, я пытался удержать людей от того, чтобы есть недозревшие зерна. Но где там! Чувство голода для многих было сильнее голоса разума.

Наконец порядок был восстановлен, и колонна вошла в ворота лагеря. За проволокой было уже много людей, значительно больше, чем в нашей колонне. Мы, как и прежде, расположились прямо под открытым небом, благо, ночи были теплые и дождей пока не было.

Сначала в лагере было относительно тихо, потом то тут, то там стали раздаваться душераздирающие крики: это разбухшие зерна распирали животы.

Помочь чем-либо в этом случае невозможно. Люди умирали в страшных мучениях, и погибших было много. Возможно, что для здорового, неизголодавшегося человека поесть недозревших зерен не так уж страшно, но вся беда в том, что их ели истощенные люди.

Стоны и крики о помощи не смолкали до самого утра. А утром опять построение и опять в дорогу. Наш путь теперь лежал в Лисичанск.

Невдалеке от Лисичанска нашим глазам представилась потрясающая картина: необъятное поле все было утыкано винтовками штыком в землю. Похоже, что здесь сдался в плен не один десяток тысяч красноармейцев. Это зрелище ошеломило меня. Возник вопрос, как это могло случиться, и напрашивался ответ, что вся эта масса солдат была брошена командирами на произвол судьбы и, находясь на марше, и, не имея артиллерии, была окружена немецкими танками. Выбора не было: или плен, или немедленное уничтожение. Но это мои домыслы. Возможно все было совсем иначе. Очевидно одно: это не линия обороны, поскольку не было ни окопов, ни траншей.