Моя жизнь с Драйзером - страница 30

В Копенгагене (Дания) мы остановились в отеле «Паладс», расположенном на большой площади. В первый же день утром мы увидели тысячи велосипедистов, спешивших на работу; они ехали непрерывным потоком по десять – пятнадцать в ряд. Среди них мелькали красивые лица девушек и юношей; у каждого из них к рулю велосипеда была привешена корзиночка или небольшая коробочка, очевидно, с завтраком. Ни автомобилей, ни карет, только велосипедисты, бесшумно двигающиеся в одном направлении. В городе, расположенном на ровном месте, это велосипедное движение стало основным видом транспорта-и какое это было красивое зрелище!

Мы позавтракали в открытом кафе перед отелем; после завтрака к нам зашли очень милые датчане, с которыми мы познакомились на пароходе; они принесли нам букет цветов и пригласили отправиться с ними в «Глиптотеку» – знаменитый музей изящных искусств, где хранятся скульптуры греческих, римских, египетских и современных мастеров, собранные и подаренные Копенгагену Карлом Якобсеном, основателем музея.

Однажды днем мы навестили знаменитого критика Георга Брандеса, которому в то время было уже 84 года. Он говорил по-английски, по-французски, по-немецки, по-итальянски, знал латынь и, вероятно, другие языки. В свое время он был другом Ибсена, Стриндберга, Клемансо, Гергардта Гауптмана и Зудермана. Он был знаком с Шоу, Уэллсом, Анатолем Франсом, Пьером Лоти. Я помню, что он открыто осуждал все усиливающуюся в Европе тенденцию к национализму. Когда он был еще мальчиком, сказал он нам, датчане, норвежцы и шведы представляли собой как бы одну семью; теперь же национализм породил между ними такую рознь, что они вряд ли даже читают книги друг друга. Он не верил, что религия или слишком большой консерватизм приносят пользу, но полагал также, что демократии, как таковой, не существует. Нас рассмешил его рассказ о том, как он впервые услышал о Драйзере и его творчестве. Находясь в 1914 году в Соединенных Штатах, он спросил кого-то: «Неужели в Америке не существует проблемы пола, хотя бы в литературе?» Вместо ответа его отослали к книгам «некоего Теодора Драйзера».

На следующий день вместе с нашими датскими друзьями мы отправились в знаменитый замок Кронберг в Эльсиноре, где некогда бродило привидение из «Гамлета». В замке, окруженном рвом с водой, была церковь и подземная тюрьма, а из окон нижнего этажа и из щелей в погребах росли деревья. Тедди шутливо заметил: «Если бы привидение появилось сегодня, за ним следовала бы целая компания туристов Кука, его фотографировали бы, снимали для кино, его выступления передавали бы по радио и записывали на пленку. Места в первых рядах продавались бы по пятьдесят долларов».

Мы посетили также замок Фредериксборг и были поражены чудесной отделкой его комнат и великолепной архитектурой (эпохи Христиана IV). Тедди сказал, что не видел в своей жизни ничего более великолепного, чем Рыцарский зал в этом замке. В одной из комнат я обнаружила большой портрет и бюст сестры моей бабушки Иоганны Луизы Гейберг, знаменитой датской актрисы (1812-1890 гг.).

Мы побывали в королевском театре в замке Христианборг, где Иоганна исполняла первые роли. Там были выставлены старые программы, старые книги с рисунками ее костюмов, целый ряд ее личных вещей (маленькие сумочки, украшенная жемчугом трость, веера и т. п.).

У меня были и другие родственники в Дании – Аллерупы и Аалборги. Многие из них были офицерами армии и юристами; они могли бы рассказать мне много интересного, но Тедди стремился придерживаться намеченного нами плана путешествия, и мы решили двинуться дальше.

Когда мы впервые вступили на немецкую землю, я почувствовала, что Тедди пришел с состояние душевного равновесия; это особенно сильно проявлялось во время нашего пребывания в маленьких городках. Но после того как мы пожили некоторое время в этой стране и приехали, наконец, в Берлин, его настроение изменилось. Сидя как-то вечером за чашкой кофе в открытом кафе, Драйзер вдруг воскликнул: «Можно ли обвинять целый народ?» Затем, не дождавшись ответа, он продолжал: «Да, я думаю, что некоторым нациям можно ставить в вину их характер. Но вопрос в том, можно ли изменить этот характер? Мне кажется, нации – это продукт земли и света, а можно ли изменить землю и свет? – вот, что хотелось бы мне знать. Я люблю немцев или, по крайней мере, некоторые их качества, но я считаю, что другие их черты могли бы быть значительно улучшены. Пруссаки слишком грубы».