Мозаика - страница 18
И настал второй день. Что-то сильно кольнуло в древние корни, и она почувствовала, что круг вещей и событий нарушен. Ее дети не могли более довольствоваться тем, что дарует окружающее. Отныне они потребляли то, что миллионами лет копилось в лоне Матери.
Познав свою силу, они добрались до чаши. Заработали сотни насосов, и время перестало литься через край. В ее стволе дети пробивали отверстия, строили непонятные сооружения. Они делали Мать максимально удобной для потребления. Они не довольствовались гармонией. Они покоряли ее и гордились грубой силой своей. А Мать жила из последних сил и платила им преданностью и любовью. И если бы могла, сказала только одно:
- Люди, что вы делаете? Моя смерть не принесет вам счастья, а будет вашей.
Фортуна
Ножка стола пузата и напыщенна. Коричневые изгибы ее бедер смотрелись откровенно женственно и призывно. Вспоминались томные матроны, из старых буржуазных фильмов. Где я? Ничего не помню. Часы тикают.
Затылок трещал, но Луря все-таки повернул непослушную голову. Строгие, подтянутые, упрямые в вековой точности, у стены стояли огромные часы. Они сверкали лаком и медью. Они олицетворялись символом той жизни, которая оставалась там - высоко, за пределами всех, даже наиболее неразумных мечтаний.
Вдруг в них что-то зашипело, они надвинулись на Лурю и начали перезвонить : - Как ты ду-рень по-пал сю-да? Здесь ты быть не дол-жен! Вон отседав, вон, вон, вон!
Лурина голова бессильно упала на подушку, но вверху висела люстра. Огромная, хрустальная, она немедленно вспыхнула. Россыпи бриллиантовых огней безжалостно хлестали по впалым щекам лишнего человечка.
- Иш, разлегся босоногий! Вставай, открывай глаза, открывай!
И Луря по уши провалился в тягучую, вязкую бездну небытия.
- Э-эй котенок, котик, маленький котик, маленький сонный котик, а ну просыпайся, просыпайся. Маленький, бедненький. Лапки помяты, коготки повыдраны, усики повыщипаны. Ну открывай глаза, засоня. - Женская, ласковая рука гладила Лурю по лицу.
Этот тип женщин вы увидите не часто, далеко не так часто как хотелось бы. Их социальный индекс столь высок, что понятие сие оскорбляет до глубины души. Осмелься только кто-нибудь, заняться таким подсчетом.
Большие добрые глаза, как много разного вы видели в течение жизни. И наверное можно постоять за себя, после стольких недоразумений. Как удивительно вы менялись. Но в этом больше горечи, чем приятности. Пелена полуобморока от первого поцелуя, юный принц у ваших ног. Помните ли? Какими бездонными вы были тогда, но этого мало. Круговерть кабаков, значительные разговоры, робкие попытки сберечь честь. Вас в первый раз назвали дурой. Нет, и вспоминать не стоит.
И вот уже первый из тех, что ловили вы. Неудавшийся, как потом оказалось. Ай, да Бог с ним. За то третий был хоть куда. Ощущение значительности - приходит в жизнь не сразу. Вам нужен не принц, нет. Царь зверей - вот кому, вы согласны прислуживать.
Он - могучий, легко сорящий судьбами, наводящий ужас и раболепство на окружающих. Куда до него робкому мальчику, куда... Но вспоминается, как ушедшая молодость, как безудержная простота и даль детских надежд, вспоминается...
- Ну, прелестное дитя, давайте знакомиться. Давайте, давайте.
Да, Лиса действительно красива. Сеточка чуть видимых морщин вокруг глаз, еще не портила ее тщательно, как цветник ухоженное лицо. В нем пожалуй, преобладали две тональности : доброта и лукавство. Сколько ей все-таки лет? Неважно, она выглядела по крайней мере на десять моложе.
- Меня зовут Луря, Луря Пелыч, - голос стал слегка надтреснут от закладывания.
- Луря Пелыч, - повторила на вкус Лиса, - что же не плохо. Только Илларион лучше, значительно лучше. А скажите, Илларион, как Вы закончили школу? Но не лгите пожалуйста, я Вас очень прошу.
Врать почему-то и в самом деле не хотелось. И Луря неожиданно горько, с надрывом стал выкладывать свою незамысловатую, школярную историю. Все как есть, от корки до корки. Ах, как приятно, когда такие глаза полны сочувствием, как нам приятно.