Мозаика - страница 27

  - Что вам поставить!? - орал он Луре на экзаменах.

  - Пять баллов.

  - Да вы ничего не знаете, тупица.

  - Профессор, поверьте, я наверстаю.

  - Ну наглец, ну наглец. Магистр сельский урожай сгноил. Так что я ему?

  - Штраф, килограмм маслица.

  - Тьфу!

  - Мужик, ночью на собственном горбу мешок комбикорма, идет потеет. И что ему? От трех до пяти строгого режима. Да я бы этого магистра повесил за я...! Ан нет, килограмчик извольте.

  Все смеялись, и экзамены сдали все. А препод в воронах не залежался. Успокоился, купил кожаный пиджак, и за какие-то заслуги, правда взлетел в профессоры.

  Правда неба

  А по сиреневому небу плыли розовые облака. И их не касались тысячелетия людского обмана, крови и пустых слов. И птицы оставались птицами. И горы редко опускались под воду, а если и опускались, то и там оставались собой. И только мы рассыпались прахом. А память раз за разом теряла главное, и ей перестали верить.

  Она сморщилась, вооружилась клюкой, и лицо ее стало гадким. Память ходила и плевалась правдой, но люди отворачивались. Кто же хочет быть оплеванным?

  А самое удивительное, что так было и есть легче. И непонятно, почему она еще дышит, та правда. И не понятно, где корни ее, и чем она питается. И если не испугаешься слова правды, станет лик ее суровым. И как враг лютый, изрубит она тебя руками ближних твоих. И где ее доброта?

  Сама она не помнит имя свое. Не ведает, зачем существует. Не внемлет окружающему. И сколько отражений в зеркале, столько лиц у нее. Не легче ль, слабым, обманутыми идти в могилу? Сильным править твердо, считая себя в делах праведным, не сомневаясь слабостью великой. Не правда ль приводит к раздорам, обману, мести, и крови невинных.

  И снова кафедра внизу, а протиратели штанов много выше. И от туда снизу, льстил общему самолюбию темноволосый суслопар, с глазами на выкате.

  - А вот друзья мои, проведем опыт, который наглядно демонстрирует чудодейственную полезность магнетизма.

  - Вот вы.

  - Я?

  - Да, третий во втором ряду, выйдите и помогите нам. Тише, тише, без хохота. Прошу внимания. Вкатите установку, пожалуйста.

  Открылась дверь подсобки, и через порог с трудом перевалилось таинственно - тяжкое сооружение на хлипких колесиках. Оно было прикрыто черным балдахином. Сзади тележку толкал добродушный, плотный барсук Крылыч.

  - Демонстрируйте, пожалуйста, - милостиво разрешили с кафедры.

  Крылыч долго возился, потел, и вдруг у студента в руках оказалось здоровенное парафиновое яблоко. Ученик заорал и выронил грешный плод от испуга. Толпа разразилась восторгом. Товарищи топали ногами, орали и хлопали в ладоши. Казалось, еще немного и зал ухнет от положительных эмоций вниз, в тартарары.

  Препод слабо отмахивал шумную реакцию руками, Крылыч смущенно улыбался. А потом, когда, наконец, воодушевление поутихло, ученики с новым энтузазизмом запоминали абракадабры заклинаний, надеясь когда-нибудь, кого-нибудь огорошить окончательно и бесповоротно.

  - Вы спрашиваете молодой человек, существует ли нить познания? - На Лурю уставилось безглазо поблескивающее пенсне. Это был один из самых интересных особей в Высшей школе. Высокий рост; крепкое сложение; приятная внешность.

  Его лекции всегда оставались непонятными, но заманчивыми, суждения неординарны. Он никому не льстил и не отыгрывался ни на ком. Говорили, что его ждало (ждет?) большое будущее. Но он отказался от него (?) ради Высшей Школы, научного мастерства, найдя в жизни свой путь и свое удовлетворение.

  - А где Вы слышали об этом, признайтесь?

  - Я просто думал, - будто оправдываясь лепетал Луря, - так получается. Тензор прогрессии второго прядка... (Мешковатый набор маготеоретических выкладок чужд нашему уху, неправда ли?)

  Но как приятно удивляться самому себе. Не подозревать своих способностей и вдруг, вдруг ты открыл то, что не знают другие. Быть может тысячам, сотням тысяч тебе подобных это не удается, а лишь единицам (во главе с тобой) доступна сия мудрость.

  Вам не льстит? Когда тебя не понимают, но верят. Ты авторитет. А кто-то говорит, что не может быть, чтоб Вы сами, нет, не может. И вот уже глуповато счастливая улыбка по факту признания. Пусть открытие не дает ему ничего, пусть никто не знает (о лаврах позаботься сам), но как приятно.