Мозаика сердца - страница 3

Ещё мне нужны были знания, а вот их пока не было. Кирстан до сих пор не смог найти никакой новой информации об артефакте подчинения или его хранителе, а я в этой глуши тем более.

В поместье я проживала вместе с учёным Стоничем, для которого Кирстан полпоместья переделал под огромную лабораторию, в которой тот с утра до вечера и пропадал, что-то изобретая и бесконечно проводя в ней разнообразные опыты и эксперименты. Кир ни на что не скупился для него и спонсировал любые сумасшедшие проекты.

Именно такое обещание Кир дал ему в случае помощи учёного Стонича при моём спасении, а также обещал содействие в изучении моего мозга, на котором стоит ментальный блок «королевская слеза». Кроме того, учёный нагло потребовал, чтобы и сам Кир разрешил исследовать свой мозг с таким же ментальным блоком.

У меня же за прошедшие годы с учёным сложились довольно неплохие отношения. Ни ему, ни мне не нужны были тонкие душевные привязанности, но появившаяся между нами симпатия и доверие после всего, что произошло в военном госпитале, позволяли хорошо относиться друг к другу.

Он стал называть меня внучкой, я его дедом. Так мы быстрее привыкли к мысли, что якобы являемся родственниками.

До жизни здесь, почти полгода под именем внучки ученого Анны Стонич, я провела в храме сестёр ордена трилистника на окраине столицы Марилии города Мара практически под носом у императора Марилии. Я восстанавливала душевное и физическое здоровье и пережидала, когда исчезнет реальная опасность выйти за стены храма.

В храме опеку надо мной взяли сестра Таисия и сестра Иза, ее близкая подруга. Эти две замечательные женщины очень много для меня сделали, практически подняли на ноги и научили заново ходить. Через полгода, когда Кирстан, наконец, приехал за мной, чтобы забрать и увезти в это поместье, я уже могла ходить самостоятельно, опираясь на трость.

Тот день, когда Кир забрал меня, я, наверное, буду помнить всю жизнь. Тогда, покидая стены храма сестер ордена трилистника, я в первый раз с момента нахождения в плену и в последний раз за истекшие три года посмотрелась в зеркало. Та, кого я в нем увидела, навсегда отпечаталась в памяти и потрясла до глубины души.

Я увидела в зеркале незнакомую женщину, явно старше тридцати лет. Этой женщине с уставшим бледным и суровым лицом, с нахмуренными бровями не могло быть всего двадцать три года. Явно выраженные носогубные складки, морщинки — гусиные лапки у глаз, левая сторона лица покрыта мелкими бледными рваными шрамами, которые захватывали и бровь. Я удивлённо притронулась к шрамам кончиками пальцев, но не смогла вспомнить, откуда они появились.

А глаза… тот взгляд… холодный, жёсткий, настороженный… поразил меня. Это был не мой взгляд. Голубые и когда-то яркие глаза стали бледно-льдистыми и тусклыми. Я вглядывалась в себя с болезненным недоумением и не узнавала это чужое, изуродованное, холодное и странно взрослое лицо.

В русых волосах, забранных в аккуратный узел на затылке, угадывались седые пряди, справа чуть выше виска резко выделялась блестящая серебром прядь, шириной почти в два сантиметра, которая явно бросалась в глаза.

Прибавить к этому хромающую походку и вечно прижатую к груди ноющую левую руку, и получалась довольно печальная картина.

С того дня в зеркало я больше никогда не смотрелась. По-детски, трусливо, но я не могла.

В тот последний день пребывания в храме сестёр ордена трилистника за мной приехал ученый Стонич, который якобы являлся моим дедом. Провожали и собирали меня всем храмом вместе с настоятельницей. Не смотря на мою замкнутость и нелюдимость, сестры ордена очень хорошо ко мне относились. С сестрой Таисией я вообще очень тяжело расставалась. Последняя еще и тихо плакала, крепко обнимая меня. Я уже давно разучилась плакать и просто молча обнимала добрую женщину, благодарная ей за все хорошее, что она для меня сделала.

Когда я села в экипаж, то из его полумрака тут же вынырнул Кирстан. В тот раз мы снова, как тогда в военном госпитале, когда я впервые вспомнила его после амнезии, долго не отводили глаз друг от друга, изучая и будто вновь знакомясь, а затем Кир решительно протянул ко мне обе руки, предлагая кинуться к нему в объятия, но я не смогла этого сделать. Одна мысль о том, что он может обнять меня, вдруг привела в ужас. Понимание этого заставило похолодеть. Пришедшие полностью воспоминания о плене и издевательствах за последние полгода давали себя знать.