Мсье Гурджиев - страница 32

Когда я занимался этими упражнениями, мне случалось делать заметки, которые позже составили книгу, кажущуюся мне теперь довольно странной, под названием «Божьими тропами». Я считаю, что здесь можно процитировать некоторые фразы из нее.

«Он, т. е. человек, который ищет в направлении, указанном Гурджиевым, понимает, что люди и предметы служат лишь для того, чтобы подорвать его усилия, просочиться наружу, отвлечь его внимание и целиком рассеять его».

«Я не упоминаю здесь о несчастьях скученности и очаровании одиночества. Такой человек знает по собственному опыту, что независимо от того, один он или нет, ему приходится бороться с тем же соблазном отсутствия желаний, и даже в уединении пытаться перехитрить самого себя. В четырех стенах или на улице — это все равно беспрестанное искушение. Малейшее расслабление — и малые «я» начинают соблазнять его».

«Так, когда Паскаль заявляет, что несчастье человека происходит оттого, что он никогда не остается один в своем жилище, я думаю, что речь идет о тайных королевских покоях, где, подобно спящей красавице, пробуждается наша гордость тем, что мы существуем, а не о той комнате, где нас убаюкивают мысли, воспоминания, мечты, опустошающие нашу душу».

«Такой человек то и дело стремится ускользнуть из этих покоев, пленясь лицом женщины, встреченной на улице, бифштексом, который он ест, статьей из газеты, дождем. Он может быть увлечен и фильмом, прокручиваемым в его голове и в его сердце. Люди и вещи, активность его собственного ума, сердца и всех чувств кажутся ему подобием раскрытой пасти, постоянно что-то заглатывающей».

«Подобное видение идет, безусловно, против природы. Ведь природа это беспрестанное струение зла, т. е. повода для того, чтобы отсутствовать. И что может быть естественней желания воспользоваться этим поводом…»

«Для такого человека сверхъестественное — это само его существование. Оно всегда поставлено под угрозу и требует беспрестанных усилий по его защите, но те же усилия помогают существовать и миру. В борьбе, которую он ведет, отказываясь быть поглощенным, он превращает ту яму, куда проваливается размытая личность, в возвышенность, позволяющую ощутить постоянство и твердость его великого «Я». Таким образом, столкновение между людьми, вещами, различными движениями, на которые они его провоцируют, и его твердой волей остаться самим собой — порождает диалог двух миров».

«Как Атлант, он поддерживает жизнь людей и вещей, которые готовы упасть, едва он перестанет этому противостоять. Малейшая небрежность грозит ему небытием и тем самым угрожает небытием миру. Таким образом, видно, что для него является злом и порочностью».

«Быть — значит быть другим. И ему необходимо немедленно удалиться в одиночество, столкнуться со своей волей, ибо чем более активна его воля, тем насыщенней он живет и тем мощнее призывает к этому все сущее вокруг него».

В других, менее «литературных» терминах, можно сказать следующее.

Сознание, как его рассматривают философы и психологи, такое, как нам его предлагает увидеть наша человеческая природа, — это лишь иллюзия сознания. Мне кажется, что я совершенно естественно обладаю самосознанием, но, когда я смотрю на дерево, то, что я называю своим сознанием, осознает это дерево, однако не испытывает при этом естественной потребности осознать самое себя. Жан Поль Сартр говорит: «Сознание имеет представление о мире, не имея при этом представления о самом себе». Это справедливо по отношению к человеку, не сознающему себя, но мы перестаем удовлетворяться этими формами сознания, которыми вполне довольствуются г-н Сартр и современные философы-конформисты.

Мы узнали, что наше обычное сознание — это всего лишь одна из сторон сознания подлинного, лишь одна из его форм. Эмпирический опыт сознания, сознание как чисто «психологический» феномен, обретал смысл только при сопоставлении с трансцендентным сознанием, которым мы стремимся обладать. Сознание в собственном смысле, полагали мы, это сознание человека, который смотрит на дерево следующим образом: Я смотрю на себя, смотрящего, я напоминаю себе о том, что я смотрю и что объект моего внимания — совсем не дерево, но восприятие этого дерева, обретенное благодаря отречению от всех элементов моей личности, приведенных в движение этой картиной. И только здесь начинает брезжить мое подлинное сознание, рожденное усилиями, которые я прилагаю, чтобы его вызвать, и одновременно это дерево переходит от относительного существования к абсолютному, открывая мне свое истинное существо. Я уже не смотрю на это дерево, не изучаю его, я его знаю, мы рождаемся друг для друга.