Мученики пера - страница 10

Восемь лѣстницъ въ восемь ступеней каждая Эми Рирдонъ сочла ступени. Подъемъ былъ далегкій, но благоприличіе дома не подлежало сомнѣнію. Этажемъ ниже жилъ извѣстный музыкантъ, каждый день катавшійся съ женою въ собственномъ экипажѣ. Остальные жильцы хотя и не держали экипажей, но были джентльмены. Жизнь въ верхнемъ этажѣ имѣетъ свои удобства, открытыя въ новѣйшее время людьми съ небольшими средствами: уличный шумъ доходитъ туда смягченнымъ; надъ головою никто не стучитъ; воздухъ обязательно чище, чѣмъ въ нижнихъ этажахъ; наконецъ въ солнечный день можно сидѣть на плоской кровлѣ. Правда, это удовольствіе нѣсколько портится легкимъ дождемъ сажи, но эта мелочь обыкновенно опускается при описаніи удобствъ верхняго этажа. Зато какой видъ!..

Квартира Рирдона состояла изъ гостиной, спальни и кухни. Впрочемъ, кухня шла за столовую; кухонныя принадлежности прятались за изящными ширмами; стѣны были увѣшаны картинами и книжными полками; небольшой лохани, стоявшей въ сторонѣ, было вполнѣ достаточно для грязныхъ хозяйственныхъ операцій.

Здѣсь была сфера дѣятельности Эми въ тѣ часы, когда мужъ ея работалъ, или пытался работать. Лицевая комната служила ему кабинетомъ. Письменный столъ стоялъ у окна; полки по стѣнамъ были уставлены журналами. Украшеніемъ комнаты служили недорогія вазы, бюсты и гравюры.

Молоденькая служанка, недавно окончившая школу, приходила каждое утро въ восьмомъ часу и оставалась до двухъ. Рирдоны обѣдали рано и мужъ имѣлъ обыкновеніе садиться за работу послѣ обѣда, и работать съ небольшими перерывами до десяти или одиннадцати часовъ.

Разъ вечеромъ, онъ сидѣлъ за своимъ письменнымъ столомъ надъ листомъ бумаги. Солнце садилось, ударяя въ окна противуположнаго дома. Рирдонъ уже часа три сидѣлъ въ одномъ положеніи. Отъ времени до времени онъ обмакивалъ перо въ чернильницу, собираясь писать, но изъ этихъ попытокъ ничего не выходило. Въ заголовкѣ листа стояло: «Глава III» — и больше ничего. Между тѣмъ уже начинало смеркаться.

Рирдону было тридцать-два года, но онъ казался старше своихъ лѣтъ. Блѣдное лицо его носило слѣды нравственныхъ мукъ; широко раскрытые глаза но временамъ глядѣли разсѣянно и тупо. Выходя изъ задумчивости, онъ нервно двигался на стулѣ, въ сотый разъ обмакивалъ перо въ чернила и порывисто наклонялся надъ столомъ. Напрасно! Онъ даже не зналъ, что хочетъ сказать; въ головѣ его не связывалось и двухъ мыслей.

Когда совсѣмъ смерклось, онъ облокотился руками на столъ, положилъ на нихъ голову и какъ-будто заснулъ.

Отворилась дверь и звонкій молодой голосъ спросилъ:

— Подать лампу, Эдвинъ?

Онъ повернулся на стулѣ къ двери.

— Поди сюда, Эми.

Жена подошла къ нему. Въ комнатѣ было еще не совсѣмъ темно, благодаря отраженію отъ противуположной стѣны.

— Что съ тобою? Тебѣ не пишется?

— Я ничего не написалъ сегодня. Этакъ можно съума сойти! Посиди со мною, голубушка.

— Постой, я принесу лампу.

— Не надо; поговоримъ такъ. Мы лучше поймемъ другъ друга.

— Глупости! У тебя такія болѣзненныя мысли, что мнѣ дѣлается страшно впотьмахъ.

Она ушла и немного погодя вернулась съ зажженной лампой.

— Опусти стору, Эдвинъ.

Эми была тонка и невысока; плечи ея казались слишкомъ широкими для ея фигуры. Золотисторыжіе волосы лежали роскошной короной на ея маленькой, изящной головѣ. Но типъ лица у нея былъ не женственный. При короткихъ волосахъ и въ мужскомъ платьѣ, она походила-бы на хорошенькаго и бойкаго 17-лѣтняго юношу, привыкшаго повелѣвать. Форма ея носа была-бы совершенной, если-бы не легкая крючковатость, нѣсколько портившая ея профиль. Губы круто изгибались, а когда втягивались, то говорили о характерѣ, съ которымъ не легко ладить. Крѣпкія мышцы шеи гармонировали съ широкими плечами.

Вообще бюстъ ея казался высѣченнымъ изъ мрамора смѣлою рукою и обѣщавшимъ дать подъ рѣзцомъ великолѣпные результаты. Но отъ нея вѣяло холодомъ. Румянецъ рѣдко появлялся на ея щекахъ.

Ей не было еще двадцати-двухъ лѣтъ, хотя она была замужемъ уже почти два года и имѣла десяти-мѣсячнаго ребенка. Костюмъ ея былъ очень непритязателенъ въ смыслѣ фасона и цвѣта, но сидѣлъ на ней превосходно. Все въ ея наружности до малѣйшихъ подробностей свидѣтельствовало о щепетильно-утонченныхъ привычкахъ. Поступь ея была изящна и тверда, всѣ позы ея были граціозны.