Мучения члена - страница 5

Потом они долго лежали в смущении, после чего кое-как приведя себя в порядок, обогнули виноградник и вернулись по песчаной тропе к развилке. Перед тем как расстаться, Альбер замешкался: у мужчины был такой нищенский вид! Но в подобных случаях он всегда немного смущался.

— Ты не против? — наконец сказал он. В темноте Альбер, скорее, догадался, чем увидел, что незнакомец улыбается.

— Нет, — ответил он, — я не тот, за кого ты меня принимаешь. Если хочешь, давай встретимся завтра — на том же месте, в тот же час. Сейчас уже поздно и мне пора возвращаться к жене. Скоро она уедет на два-три дня, и мы сможем подольше побеседовать.

Остолбеневший Альбер сумел лишь кивнуть, а на обратном пути ломал себе голову: «Какого черта жениться, если у тебя подобные наклонности?.. Да еще и такому пропащему!»

— Друг мой, — сказал Альбер на следующий день, — поверь, это вовсе не бестактность с моей стороны. Конечно, я бы предпочел, чтобы ты остался в моих воспоминаниях лишь маской без лица, как это со мной часто случается. Но ты не похож на других: что-то притягивает меня к тебе, и я предчувствую что в моей жизни ты займешь важное место. Больше всего на свете я не выношу, когда нельзя обозначить каким-нибудь именем черты тех, к кому влечет меня зарождающаяся привязанность.

— Не извиняйся, — возразил незнакомец. — Лично я никогда не задам тебе такого же вопроса, ведь я сам сделал первый шаг, привычный в подобных случаях.

— Меня зовут Альбер Ф***, — с готовностью представился Альбер, дабы опередить собеседника.

— Хотя твое имя кое о чем говорит мне, — продолжил незнакомец, — мое наверняка не скажет тебе ничего. Если хочешь, называй меня Арманом P*** — это мое настоящее имя. Ночь теплая, мы немного прогуляемся, а потом, если ты не против и если тебя не ждут в другом месте, проведем остаток ночи у меня: жена уехала.

Альбера поразил контраст между уверенной, почти изящной речью Армана и слегка униженной кротостью, которой отличались его слова накануне, а он поневоле испытал некоторое смущение и даже неловкость. Но любопытство вновь пересилило, и он пошел вслед за Арманом.

Понимаю твое удивление, — сказал он, — но в жизни всякое случается. Я не стану тебе рассказывать о событиях, в результате которых я, промотав состояние, превышавшее самый щедрый достаток, был вынужден устроиться на работу на маленькой станции Л***, расположенной, как тебе известно, в двух шагах отсюда. Какой интерес — по крайней мере, сейчас — могут представлять для тебя все эти подробности? Наверное, тебя еще больше изумляет то, что, отмеченный с рождения уродством, которое ты вчера наблюдал, я сумел найти себе жену, и ты ломаешь себе голову, какая мне от этого польза. Заходи, — продолжил он, когда они добрались до низенького домишка, спрятанного поодаль от дороги за купой диких миндальных деревьев. — Вот мое жилище. Мне сделали одолжение, и я живу здесь а не в казарме за станцией, куда компания селила своих служащих. Кроме всего прочего, так мне проще принимать проезжих друзей во время частых отлучек жены. Она вернется лишь послезавтра, а завтра у меня выходной. Так что у нас впереди целая ночь.

Он толкнул дверь и впустил Альбера в кухню, где зажегши небольшую лампу, развел огонь в камине.

— В сентябре под утро бывает свежо, — пояснил он, — а мне не хочется, чтобы у тебя остались дурные воспоминания о моем гостеприимстве. Прости, но я могу предложить лишь немного вина.

Альбер отмахнулся, мол, все это пустяки, но тот час осмотрелся. В жилище царила крайняя бедность, но вместе с тем порядок: как ни странно, нужда очаровала Альбера. Он вспомнил другую кухню, в городке, где недавно провел несколько месяцев. Там он пил такое же терпкое и прозрачное вино при неярком свете угасающего очага, а роскошный зверь отдавался ему всеми способами — на выстроенных в ряд стульях, на столе, где какой-то рулон служил им неудобной подушкой, и на полу, прямо на скверном пальто, сквозь которое проникал холод от стертого красного кафеля, вызывая не меньшую дрожь, чем сама похоть. На том же этаже спали жена с ребенком, вынуждая ходить крадучись, на цыпочках, и вдруг резко умолкать, пытаясь унять малейшую дрожь — не столько из страха перед опасностью (впрочем, всегда реальной), сколько для того, чтобы нарочно соткать вокруг себя атмосферу повышенного риска, обострявшего наслаждение.