Мудьюг — Остров Смерти - страница 8
Но этот часовой в нас стрелять не стал. Он только показал, что ему запрещено помогать заключенным.
Стуки и голоса еле были слышны, а потом затихли. Мы не могли работать… руки у нас не подымались… а когда взглянули на часового, то увидали, что он плачет…
— А почему, дядя Саша, он плакал? Ведь у него в руках было ружье.
— Вот почему, милый, — одним ружьем один человек ничего не сделает. Только самого его посадят в ту же яму, а то и расстреляют за невыполнение приказа. Вот другое дело, ребятишки, когда солдат много, когда они все разом, организованно, восстанут. Тогда дело другое выйдет. Толк будет!
Поэтому вас и учат организованности, чтобы было коллективно все, сообща, вместе. А французик был один. Если бы его начальник — сержант, а то лейтенант или тот же доктор увидели, что вместо того, чтобы стрелять в нас, он плачет — ему бы тоже не миновать тюрьмы. А во Франции, мои милые, есть такие тюрьмы, что оттуда в жизнь не убежишь. Эти тюрьмы может разбить только революция.
— А что, дядя Саша, вот те товарищи, что просили у вас из-под земли пить, — живы сейчас?
— Нет, нет их в живых. Вам придется их заменить. Они сидели много-много суток. Потом их вывели из карцера. Они обессилели, упали на снег. Французский сержант и сам комендант острова их били палками, толкали ногами, а потом увезли в Архангельск.
— А кто они были?
— Кто? Кто — спрашиваете вы? Конечно, не буржуи, а наш брат-рабочий. Один был слесарем на Путиловском заводе в Ленинграде, а другой до прихода белых был председателем волисполкома. Оба они погибли в Архангельске[4]…
…………………………
Уже вечерело, когда разговор дяди Саши с ребятишками дошел до самого «интересного», как выразился Юрик. Он смотрел своему папе прямо в рот и не верил, что его папе пришлось все повидать — и французов, и корабли, и пушки…
Остальные мальчики, словно воробьи на жердочке, нахохлились и слушали дядю Сашу, не пропуская ни одного слова.
Многого они все-таки не могли понять: как это было на самом деле.
— Когда это было?
— Когда их еще не было?
— А разве тогда что-нибудь было?
Мальчикам не хотелось уходить с набережной.
Но дядя Саша встал. Оперся на деревянную клюшку, сказал:
— Пойдемте-ка, миляги, домой, а то нам попадет от матери на орехи.
— Ну и попадет… — протянули нараспев Алеша и Юрик.
Им казалось, что они уже большие. Они будут драться со всеми буржуями, какие только есть на свете. А если им встретится этот француз, который плакал возле карцера, они его не тронут, а наоборот — примут в свой отряд и научат говорить по-русски. Будут любить.
— Как же ты, дядя Шура, спасся-то? — спросил Коля Сайкин, которому хотелось узнать все-все, что было на острове Мудьюге.
— А мы, милок, — устроили побег…
— А ты нам расскажешь про него?
— Конечно расскажу, только в другой раз. А то и так невесело вспоминать все разом. Ведь я, ребятки, не сказки рассказываю, а настоящее дело.
— Мы это понимаем, — ответили хором ребятишки. — Потому-то нам и нравится.
Услышав эти слова, дядя Саша приостановился.
— Совсем другие дети теперь пошли, — думал он, — семь-десять лет, а рассуждает, как взрослый. Даже не знаешь, как с ними и разговаривать. Ох, придется видимо скоро на печку лезть. Заменят они нас, не успеем и оглянуться…
На улице Халтурина навстречу попался отряд пионеров. Впереди несли знамя, рядом со знаменем шел барабанщик и трубач.
Поравнявшись с отрядом, Сережа-пионер отдал рукою пионерский знак.
Голубоглазый Юрик и Алеша Черногоров с Вовкой с завистью посмотрели на Сережу.
— Что, товарищи, и вам хочется в отряд? — спросил дядя Саша.
— Конечно, хочется!
Только Коля Сайкин не слышал разговора и не видел отряда. Он наклонил голову и все думал о Мудьюге.
Ему было досадно, что тогда его не было на свете, а то бы он взял винтовку и непременно застрелил бы какого-нибудь французского генерала.
— Или русского. Это все равно, — думал он.
Расстались возле дома, где жил Юрик. Условились еще раз встретиться и поговорить о том, как большевики устроили побег с острова Мудьюга.
Когда Юра с папой пришли домой, их встретила Оля.
— Где же это вы, товарищи, запропастились?
— Мы гуляли! — весело ответил Юрик, сверкая глазами.