Мурманский сундук - страница 17

Выехав на улицу, он хотел окликнуть Нила Петровича и спросить — не надо ли тому чего в городе, но дом был дрёмен, а занавески на окнах задёрнуты. «Наверно, ещё спит, — подумалось Николаю. — Куда ему торопиться». Он вчера виделся со стариком, сказал, что собирается в город, но тот ни о чём не просил, стало быть нужды особой не было. И Николай решил не набиваться — нужно будет, сам попросит. Он взглянул на окна, и ему показалось, что занавеска на кухне шевельнулась.

Он ехал между мёртвых изб, подслеповато глядевших запылёнными чёрными окнами в улицу, зарастающую лопухом, крапивой, спорышем. Занавесок на них не было, и они казались пустыми и глубокими. Некогда паханные поля заросли лебедой и осотом, и на них начинали тянуться к небу молодые сосенки, проросшие из семян, принесённых ветром. Луга, раньше восхищавшие глаз густым разнотравьем, были не кошены.

Выезжая с просёлка на дорогу, когда-то асфальтированную, а теперь разбитую, в трещинах и рытвинах, Николай увидел женщину, идущую ему навстречу по тропинке, вьющейся вдоль шоссе. Чёрный в мелких цветочках наспех повязанный платок сбился в сторону, шерстяная кофта, надетая поверх платья, распахнута. Николай узнал тётку Веру, коротавшую свои дни на соседнем хуторе. Из жителей там остались двое — тётка Вера, одинокая пенсионерка, да её сосед старый-престарый дед Геронт.

Николай выехал с большим натугом из низины на дорогу, остановился у старого телеграфного столба, покосившегося, с обрывками ржавых проводов, разбитыми изоляторами, и стал ждать тётку Веру, спешившую по росной траве. Увидев «Запорожец», она заторопилась ещё больше и помахала Николаю рукой.

Воронин вышел из машины. Подал руку, помогая женщине подняться на бугор.

— Ой, спасибо Николай, — сказала она, задыхаясь и вытирая концом платка обветренные губы. — А я спешу, спешу… Хорошо, что ты попался здесь, а то бы ещё три километра до твоей деревни пешком пёхать… Отдышусь сейчас. Я ведь к тебе…

— Что случилось, тётя Вера? На тебе лица нет!

— Что случилось!? Так несчастье у нас. — Она поозиралась по сторонам, словно её кто мог услышать, кроме Воронина, и сказала шёпотом: — Геронт помер.

— Как помер? — вырвалось у Николая. От неожиданного сообщения у него холодок пробежал по спине.

— Вот и бежу сказать, — продолжала тётка Вера. — А кто же скажет? Хорошо, что ты рядышком живёшь, а то бы и не знала, чего делать…

— Когда же он умер?

— Да небось сегодня ночью. Вот бегла к тебе… думаю, попрошу Николая, чтоб в город меня отвёз, дочери Геронта надо сообщить.

— А я в город как раз. Зачем тебе ехать. Заодно и сообщу. Вот новость… Геронт умер. Буквально на днях виделись, свеженький был, что твой гриб боровичок. — Николай вздохнул и покачал головой.

Тётка Вера привалилась к машине. У неё горели ноги, и она устала от быстрой ходьбы. Лицо было разгорячённым, красным. Бисеринки пота выступили на высоком лбу, к которому прилипли пряди волос, выбившиеся из наспех повязанного платка.

— Он вроде не болел? — спросил Николай. — Ты рядом жила — лучше знаешь.

— Нет, не болел. Ни в последние дни, ни в летошние. Я в жизни не помню, чтобы он хворал, ни на какую хворь никогда не жаловался. Знай, себе мастерит что-нибудь во дворе.

По лицу Николай видел, что она хочет добавить нечто важное, но что-то останавливает её, в глазах был испуг, который Николай приписал неожиданной смерти её соседа.

— Все под Богом ходим, — вздохнул Николай.

— Ой, и правда твоя. — Тётка Вера немного помолчала, задумавшись, потом, словно набравшись сил, выпалила: — Хоть и было ему под девяносто лет, а не своей смертью он помер.

— Как это не своей? — удивился Николай и недоумённо посмотрел на хуторянку.

— А так не своей. — Она пришла в себя, и недавнего страха не было в глазах. — Я вчерась у него к вечеру была. Попросила обкосить у меня траву возле огорода — ужасть как после дождей попёрла, вся безугодная, сорная. Так вот, в доме у него чисто, прибрано, порядок. Не скажешь, что старик один живёт. Вечером слышу, отбивает косу, готовится, значит, с утра по росе обкосить у забора. А сегодня утром встала, думаю, заспался что ли старый — не идёт косить, солнце уж высоко, скоро жарко будет, роса пропадёт. Надо зайти, думаю. Зашла в ступеньки — дверь открыта настежь. В избе всё разбросано, раскидано, полный хаос, и он… посередь избы. — Она не досказала, перекрестилась. — Царство ему небесное.