Мурманский сундук - страница 8

А сосед продолжал:

— Так что врачи прописали деревню… — И, оживившись, закончил: — На юг не могу ехать из-за сердца и из-за денег. Цены больно кусаются, а в деревеньку по грибы, по ягоды. Тишь, благодать, свежий лесной воздух, чего старику надо! Трудновато здесь будет без удобств, но я сам деревенский, сдюжу. Я буду только летом здесь, а на зиму опять в город.

— А я подумал, что навсегда.

— Ну что вы — навсегда! Зимой одному… Дом большой, зимой его не протопишь, дров сколько надо. Нет, я до зимы.

— Забот, конечно, много. Я — так привык уже. Мне нравится.

— Вы молодой… Кровь кипит, играет…

Сосед вернулся в прихожую, присел на стул.

— Ни с кем не общаетесь? Люди-то хоть поблизости есть?

— Как не быть. Есть. До села Спас-на-Броду прямиком километров около десяти, а так хутор поблизости, невдалеке, за полями, за дорогой, в леске.

— Значит, жильё поблизости есть. Будет у кого молочка купить? Или коров уже поди и не держат? А так молочка парного бы попить. Целебное, говорят. Все хворости снимает.

— Где ж его теперь взять. На хуторе двое осталось всего жителей. Дед Геронт да тётка Вера. Геронт корову продал давно, а тётка Вера по прошлой осени. Раньше я сам у неё молоко покупал, сметану, творог. Я в город раз в неделю езжу, иногда её захватывал на базар.

— Тяжело в таких условиях держать живность, — согласился сосед.

— Вот и она сказала — сена не накосишься, на базар не наездишься. Да и силы не те — на исходе седьмой десяток… Кстати, Геронт козу держит. Если уж так приспичит, у него можно молока козьего купить…

— А что за имя такое — Геронт. Ни разу не слыхал.

— Имя редкое. В старину людей по святцам нарекали, какой святой на день рождения ближе подходил, имя того и давали. Видно, Геронт родился в день Геронтия. Если был такой святой.

— И давно этот Геронт на хуторе живёт и эта… тётка Вера?

— Сколько я помню, всегда там жили.

— Я к чему спросил, — продолжал сосед, как бы предвосхищая вопрос Воронина, почему он этим интересуется, — хутор как бы не в почете был у советской власти… Это сейчас вновь испечённые фермеры стараются хутором обзавестись, чтоб наладить там единоличные хозяйства…

— Хутор существовал до революции, и советская власть его не ликвидировала.

Нил Петрович поозирался по сторонам и тихо спросил:

— Не шалят здесь разные?

Николай понял, что он имел в виду.

— Кому шалить. Если только приезжие. Оставшихся жителей по пальцам можно пересчитать. Старики одни… Правда, прошлым летом кто-то в селе церковь обворовал — иконы утащили, до сих пор не нашли. А у нас взять нечего.

— Я-то старый. И на лето всего приехал. А вы не собираетесь в город перебираться?

— Пока нет, — ответил Николай и замолчал.

Нил Петрович сказал, поднимаясь:

— Утомил я вас своим разговором. Вы уж не пеняйте старику. Наше дело такое стариковское. Не осерчаете, если я к вам когда-нибудь забреду. Я пока не привык к бирючьей жизни. Я очень рад, что не один буду в деревне. И за родник спасибо. Без воды нет житья… А кстати, воду для полива где берёте? — спросил он уже с порога.

— Пруд на задах на противоположной стороне улицы.

— Я к чему? Может, грядку-две вскопаю, зелени посажу…

Старик ушёл, пятясь задом, всем видом показывая, как он благодарен Николаю.

Двойственное впечатление произвёл он на Николая. Вроде бы благожелательный, но дотошный и вьедливый. Купил дом в деревне и заранее не узнал, а есть ли в ней колодец.

Пауль Заг, или, как он себя просил называть на английский манер, Пол нажал кнопку. Высокие двери под красное дерево распахнулись и вошла молоденькая секретарша, с короткой стрижкой, встала у порога с блокнотом и папкой в руках, ожидая, что скажет хозяин.

— Стысь не появлялся? — осведомился он, бросив мимолётный взгляд на стройные ноги и выпирающие из-под тонкой блузки груди.

— Ещё не приходил.

— Так разыщите его! — Он вскинул серые глаза на девушку.

— Я пытаюсь, но его телефон не отвечает.

— Знаю, что не отвечает, — раздражённо бросил Заг. — Пошлите кого-нибудь на квартиру… ещё куда… не знаю. Но найдите!

Он поднялся с высокого кожаного чёрного кресла и подойдя к окну, пальцем надавил на жалюзи. Пластмассовые пластины промялись. Окно офиса, расположенного в одном из тихих переулков невдалеке от Чистопрудного бульвара, выходило во двор и кроме пыльной травы, подстриженного кустарника и низкорослых деревцев, он ничего не увидел. Да и не ожидал увидеть — двор был глухой. Отняв руку, вернулся к столу и снова сел в кресло.